Так проходили эти приятные, усыпанные розами часы, и, наконец, Белле пришла пора отправляться обратно к Боффинам в сопровождении папаши. Упрятав ямочки на щеках в капор и завязав ленты, Белла простилась со всеми домашними, и, когда они вышли на свежий воздух, херувим глубоко вздохнул, словно ему стало легче.

– Ну, папочка, - сказала Белла, - можно считать, что и эта годовщина уже миновала.

– Да, милая, вот и еще один год прошел.

Белла еще крепче прижалась к нему и в утешение несколько раз похлопала его по руке.

– Спасибо, милая, - сказал он, словно утешение было выражено словами. Что мне делается, душа моя. Ну, а ты как поживаешь?

– Я нисколько не исправилась, папа.

– Неужели нисколько?

– Да, папа. Напротив, я стала еще хуже.

– Боже ты мой!
– воскликнул херувим.

– Я стала хуже, папочка. Я все подсчитываю, сколько мне надо годового дохода, когда я выйду замуж, и какой суммой - самое меньшее - я могла бы удовольствоваться. У меня даже морщинки появились на носу. Ты ведь заметил нынче вечером морщинки у меня на носу?

Папа на это только засмеялся, а Белла, раза два-три встряхнула его руку.

– Как вам не стыдно, сударь, смеяться, когда вы видите, что ваша обворожительная женщина дурнеет и вся осунулась. Вам лучше бы приготовиться заблаговременно. Скоро я уже не смогу скрывать мою жадность к деньгам - это по глазам будет видно, и когда вы это сами заметите, это вас огорчит, но так вам и надо: зачем не заметили вовремя? Ну, сударь, мы же с вами заключили договор! Имеете ли вы что-нибудь сообщить мне?

– Душа моя, я думал, это ты должна мне что-то сообщить.

– Ах, вы так думали, в самом деле? Так что ж вы меня не спросили в ту самую минуту, как мы с вами вышли из дому? Доверием обворожительных женщин нельзя шутить. Так и быть, на этот раз я вас прощаю - и... гляди, папа: вот тебе поцелуй!
– Тут Белла приложила пальчик в лайковой перчатке к своим губам, а потом к губам отца.
– А теперь я буду говорить серьезно - мне нужно сказать тебе - сколько их?
– четыре секрета. И заметь! Все очень важные, серьезные, настоящие секреты. Только чтоб это осталось между нами!

– Номер первый, душа моя?

– Номер первый просто изумит тебя, папа. Как ты думаешь, кто сделал мне предложение?
– И тут она смутилась, хотя начала очень весело.

Папа заглянул ей в лицо, потом опустил глаза, потом опять заглянул ей в лицо и сказал, что никак не может угадать.

– Мистер Роксмит, папа.

– Да что ты говоришь, душа моя?

– Мистер Роксмит, папа, - отвечала Белла, отделяя слог от слога для пущей убедительности.
– Что ты на это скажешь?

Папа ответил вопросом на вопрос:

– А что ты ему на это сказала, душа моя?

– Конечно "нет", - резко отчеканила Белла.

– Ну, разумеется, - задумчиво ответил ее отец.

– И я высказала ему, почему я считаю этот поступок нарушением доверия с его стороны и оскорблением себе лично, - продолжала Белла.

– Да, разумеется. Действительно, я и сам удивился. Как это он сунулся в воду, не спросясь броду, - разузнал бы сначала, что ли. Хотя, как подумаешь, он, кажется, всегда тобой восхищался.

– Восхищаться мной может любой извозчик, - заметила Белла с надменностью, отчасти напомнившей ее матушку.

– Очень возможно, душа моя. Ну, а номер второй?

– Номер второй, папа, почти то же, что первый, хотя это и не так возмутительно. Мистер Лайтвуд сделал бы мне предложение, если б я ему позволила.

– Надо так понимать, милая, что ты и не собираешься ему позволять?

Белла опять повторила не менее выразительно:

– Что ты, конечно нет!
– И отец счел своим долгом отозваться:

– Конечно нет.

– Мне он не нравится, - сказала Белла.

– Этого уже достаточно, - прервал ее отец.

– Нет, папа, этого не достаточно, - возразила Белла, встряхнув его руку еще два раза.
– Ведь я тебе говорила, какая я стала корыстная и дрянная девчонка? Только потому и считается достаточно, что у него нет ни денег, ни клиентов и ничего в будущем, ровно ничего, кроме долгов.

– Гм!
– ответил херувим, несколько приуныв.
– А номер третий, милая?

– Номер третий, папа, гораздо лучше. Это великодушно, благородно, просто прелестно. Миссис Боффин сама сказала мне по секрету, да, сама, - а никого правдивей и добрей ее я не видела в жизни, - она сказала, что они с мужем хотят, чтоб я сделала приличную партию, и, если я выйду замуж с их согласия, они дадут мне хорошее приданое.