– Ты бы лучше не ерепенился, а не то я людей свистну, мигом с тебя все снимут, – пригрозил я.

– Ну, милый, ты не бойся, я тебе ничего не оторву, а только потрогаю, – улыбнулась Татьяна профессиональной улыбкой медсестры, от которой вспомнились времена, когда лечили зубы без обезболивания, а стоматологи говорили с улыбкой – мол, больно не будет.

Мигунов, затравленно озираясь, сказал:

– Не надо трогать, нету у меня грыжи.

– Ага, так я и думал, – вздохнул я. – Но штаны, парень, все равно придется снимать. На слово никому верить нельзя.

Несчастный Мигунов пытался сопротивляться, но скорооказался стреножен собственными штанами. Танька, не побрезговав, все пощупала, посмотрела.

Надеюсь, она догадается вымыть руки?

– Здоров, как бык-производитель, – резюмировала сестра милосердия.

Пока плачущий Мигунов натягивал штаны, его товарищ, даже не попытавшийся прийти на помощь другу, трясся в углу.

– Голик, а у тебя плоскостопие? – уточнил я, и приказал: – Снимай сапоги.

Со вторым «белобилетником» было проще. Испуганно глядя то на меня, то на «дохторшу», парень принялся стягивать сапоги.

– Твою мать! – выругался кто-то из нас. Может я, а может Татьяна.

Выругаешься тут, если слезу выбивает.

– Ты портянки стираешь? – сморщила Татьяна носик.

– Так, на той неделе стирал, – начал оправдываться парень.

Врал, разумеется. Я такой вони, даже в казарме на сотню бойцов, не нюхал.

Мужественно преодолев себя, Таня посмотрела на ступни Голика.

– Пройдись, – велела сестра милосердия, а когда тот сделал пару шагов, махнула рукой. – Обувайся. – Повернувшись ко мне, усмехнулась: – Годен к строевой службе.

– Спасибо, – поблагодарил я девушку. Подумав пару секунд, попросил: – Татьяна Михайловна, еще одна просьба – напишите мне рапорт.

– Рапорт? – удивилась девушка.

– Ага, рапорт, – кивнул я. – Я же старый бюрократ, вы знаете. Укажете – мол, паховой грыжи и плоскостопия не обнаружено. Квалифицированная медсестра… то есть, сестра милосердия, фамилия, имя.

Конечно, это не заключение медицинской экспертизы, но пусть будет. Мало ли, перед кем-то придется бумажками потрясти. И революционные трибуналы любят бумажки, если они убедительно составлены.

Татьяна ушла, а я занялся задержанными. Установить фамилию доктора, подписывавшегося так неразборчиво, труда не составило. К тому же, я мог бы ее узнать и из официальных источников – не так уж много в Смоленске врачей, задействованных в призывных комиссиях. Фамилия доктора самая что ни на есть русская, Митрофанов.

– Доктору сколько платил за «липу»? – поинтересовался я, предвкушая, как «раскручу» парня на признание в грабежах, или разбоях.

– Нисколько, – хмуро отозвался Голик, а не до конца отрыдавший Мигунов только кивнул.

– Как это? Может не деньгами, а зерном брал?

– Да так, – хмыкнул Голик. – Откуда у нас деньги, чтобы справки покупать? И хлеба лишнего нет. Вон, в германскую, сынок дядькина кума, за «белый билет» корову отдал, так у него стадо было, а у нас телка. Я ничего предлагать не стал. Дохтур сам предложил – мол, парень, хочешь, я тебе медицинский отвод сделаю? А кто откажется? Дураков нет. Дураки в семнадцатом вывелись, а новых нарожать не успели.

Как говорится – все страннее и чудесатее. Доктор, сам предлагающий «закосить» от армии и, совершенно бесплатно? Такого либо не может быть, либо этот доктор получал какую-то иную выгоду.

Отправив задержанных в камеру, пошел к Смирнову.

Игорь Васильевич, выслушав мои соображения, посмотрел бумаги и крякнул.

– Так говоришь, дело важное, а людей у тебя опять нет? – насмешливо поинтересовался я.

– Угадал, – кивнул начальник Смоленского чека, а потом честно сказал: – Еще тут одна заковыка есть. Ты говоришь – понадобятся списки призывников?

Смирнов замялся, но мне и так стало ясно. Дело, как всегда, попахивает внутренними склоками, соперничеством между особистами и территориальными отделами. Военные комиссариаты, с одной стороны, подчиняются губисполкомам, а с другой, если поблизости фронт, и его командование, еще и перед военными отчитываться должны. И кто должен заниматься проверками в военкоматах – особисты, или местные чекисты, порой непонятно. Мне, в Архангельске, благодаря совмещению двух должностей и отдаленностью особого отдела шестой армии, было попроще.

– Понятно, – усмехнулся я. – Военком не хочет идти на контакт?

– Вроде того. Конечно, в особых случаях, договариваюсь, но может и упрется. Списки-то секретные.

– А копии ты не снимал? – поинтересовался я.

Игорь Васильевич не стал делать круглые глаза – мол, нет у него доступа к секретным документам, и не вербовал он секретаршу или машинистку, ответил честно:

– Общие списки есть, но толку от них, если пометок нет – годен, или не годен? Ты же не станешь по всей губернии подомовой обход проводить – ушел парень в армию, или нет?