– А вот ты к президенту-то и подойди: «Господин президент, вон на ресторане какая кровля, с пластиком, вечная, а на Замке крыша провалилась. Вам же, наверное, стыдно?» Послушаешь, что ответит.

– Да кто меня-то подпустит к нему? Вон местный депутат, владелец этого заведения, вторую неделю кандидатуру согласовывает, чтобы поприветствовать.

– Ладно, Андрей, давай-ка ты посмотри мой моноспектакль. Думаю, тебе понравится.

– Когда?

– А прямо сейчас.

Внезапно свет погас, и Андрей оказался в полной темноте. И длилась темнота долго. Он уже стал дремать под тоскливые размышления о бесполезности своих усилий, когда в темноте появилась точка света. Она стала расти, набухать, как в замедленной съемке про растущий бутон цветка. Андрей увидел белое лицо человека, на которое падала тень от черной широкополой шляпы. Потом проступила из темноты вся фигура человека, одетого в забытую одежду – смокинг. Только рубашка на человеке была не белая, а черная. Двумя руками фигура опиралась на белую палку, с которой обычно ходят слепые, только ручка у палки была из желтого металла, скорее всего из золота. Человек, не поднимая головы, произнес:

– Вот и встретились.

– Кто вы? – неожиданно хриплым голосом выдохнул Андрей.

Он хоть и не видел лица полностью, но что-то неуловимо говорило ему, что лицо знакомо.

– Юра, ты, что ли?

Человек поднял голову, и они встретились глазами. Это был артист из клипа «Короля и Шута», известный артист, много играет в кино.

– Нет, это не я, – произнес человек.

Резкий свет белой лампы делал лицо его пронзительно белым, и оно как-то медленно, тягуче менялось. И Андрей понял: это не он, не тот носатый актер. Человек смотрел ему прямо в глаза и опять повторил:

– Вот и встретились.

– Да кто же вы? – почти спокойно произнес Андрей.

Он помнил, что находится в театре и смотрит моноспектакль, но лицо человека, артиста, было как-то удивительно и почему-то болезненно ему знакомо. Хотелось немедленно это понять.

– А ты помнишь то раннее летнее утро? Родители не разрешали тебе кататься на велосипеде далеко от дома, а ты укатился. Нарушил запрет. И укатился прямо по набережной и прямо к мосту, где и увидел меня. Помнишь?

– Да кто же вы?

– А сейчас поймешь. Помнишь эту отметину, эту дыру в крыше Замка, ты меня еще пожалел тогда.

– Помню, – срывающимся голосом ответил Андрей. – Помню.

Воспоминания шестилетнего ребенка властно вторглись в него. Боль от увиденного. Жалость к Замку как к раненому живому существу. Он весь задрожал и покрылся испариной. В голове пульсировала одна мысль: «Этого не может быть». Удар сердца, и опять: «Этого не может быть». И удар сердца. Это бред. Это может помнить только он, Андрей Новотерский, и никто другой. Это его воспоминания. Его, и никого другого.

– Кто вы?

– Кто? Известно кто.

Человек медленно стащил с головы шляпу, и на голове его обнажилась рана: в обрамлении темно-коричневой засохшей крови зияла черная дыра.

– Кто? – повторил человек с ужасной раной на голове. – Замок, кто же еще.

Андрей закричал и вскочил, роняя стул. Он бросился бежать, спотыкаясь о какие-то предметы, путаясь в кулисах или занавесках. Он чудом отыскал входную дверь и выскочил в белый свет. Он не помнил, как добрался до Крепостной улицы, как шел по ее центру, не опасаясь машин, которые давно уже здесь не ездили. Остановился он только у памятника Кнутссону и только здесь смог перевести дух и привести мысли в порядок.

Он купил чашку кофе в небольшом кафе нового типа – щель в доме. Сел на одинокий незанятый стул и произнес вслух, ни к кому не обращаясь:

– Я сделаю это.

Потом его мысли ушли куда-то вбок. Он вспомнил историю, точнее историческую байку. Как меняли друг друга памятники. Пришли русские в первую финскую войну и убрали Кнутссона, но водрузили Петра. Потом вернулись финны, убрали Петра и водрузили Кнутссона. Затем опять советские пришли, убрали рыцаря, первого правителя города, и вернули русского царя, победителя и захватчика города. И наконец, наступило время и они оба с расстояния в километр смотрят друг на друга, два памятника, которые чудом, и ведь точно чудом, уцелели, которые не переплавили. Новые времена, они наступили.

– Крепче закрепи. Человеку с километр лететь. И ты, Андрей, в полете не шевелись. Лишнее все из карманов. Даже ключи. И пусть в туалет сходит, и жрать ему не давайте.

– Но курить-то можно?

– Кури. Хотя в твоем «Норде» смолы с килограмм.

– Нормальные сигареты.

Молодые парни суетились вокруг него, как муравьи над добычей, упавшей в муравейник с неба. Они обвязывали его тугими пластмассовыми веревками, легкими, но очень прочными. Нужно было так обвязать тело архитектора Андрея, чтобы по прибытии на место он смог быстро освободиться от этой чудо-машины. Дрон с грузоподъемностью в шестьдесят килограмм – это было то, что составляло основной капитал компании молодых блогеров-журналистов. С недавних пор дела пошли в гору. Кто же знал еще год назад, что так можно неплохо зарабатывать. Рекламодатели стали слетаться как мухи на говно. Эта брутальная фраза почти точно отображала то, что стало твориться в пространстве Интернета, в новой реальности, созданной людьми. А еще сомневались, есть ли параллельные вселенные.

Они провели первые испытания дрона, купленного в соседней стране Эстонии. В журналистике расследований это был прорыв. Репортаж о коттеджах на берегу озера, из которого люди города Выборга получали воду, имел ошеломляющий успех. Пришлось ставить охрану не из бывших тюремщиков, а из действующих ментов. А кому хочется пить воду, в которую поступают сточные воды из бань и бассейнов местных нуворишей. Ну и что, что у них локальные канализационные очистные, кто видел эти результаты очистки?

Тысячи, десятки тысяч подписчиков, почти миллион посещений и, конечно, реклама мыла, презервативов и отдыха на острове Родос.