Виктор увидел лицо, растиражированное всеми информационными агентствами мира. Известный террорист смотрел на него без эмоций, словно ничего необычного не происходило. Его лицо было невзрачным и некрасивым. Глубокий шрам рассекал его на две половины, и они, словно каждая сама по себе, жили отдельной жизнью. Правая будто улыбалась, левая хмурилась и слегка удивлялась.

Виктор Константинович Могилевец, полковник службы исполнения наказания, ударил без замаха, сильно и точно, в подбородок жертве. Небольшого роста и хрупкого телосложения человек в мгновение превратился в какую-то однородную субстанцию, состоящую из перемешанных частей тела и частей одежды. Так меняется кукла-арлекин, когда ее снимают с веревок. Палач прислушался к тому, что происходит внутри него. Но не происходило ничего. Все произошло вчера, во время просмотра жутких кадров, которые никогда не увидят люди и которые они и не должны были видеть.

Он любил этот город, как можно любить живое существо. Разговаривал с ним, чаще во сне. И город отвечал. Немногословно, но отвечал. Поутру он мучительно пытался вспомнить эти ответы, хотя бы несколько слов, но его усилия были напрасны. Запоминались только интонации. Чаще горькие, печальные, реже светлые, добрые.

Ничего образнее, чем душа города, в голову не приходило. Ну, пусть будет душа, какая разница. Постепенно, год за годом, между ними крепла незримая связь. Чаще всего город предупреждал о беде. Не прямо, образно.

Однажды Андрей проснулся в холодном поту. Ему приснилось, что стоматолог, к которому он обратился с зубной болью, во время процесса лечения сошел с ума и принялся один за другим выдирать у него зубы. Очнувшись от ночного морока, Андрей наскоро позавтракал яйцом всмятку, сделал глоток кофе и быстро выкурил первую утреннюю сигарету. Этот неизменно одинаковый завтрак придал ему как обычно сил и возможности дойти до архитектурного бюро, где он служил, или работал, как кому нравится. Для себя он считал, что служил. Потому как служил городу.

Выйдя на улицу ранним летним утром, он быстро пошел в сторону Рыночной площади. Недалеко от нее располагалось его место службы. По мере приближения к месту назначения его ночные кошмары стали материализоваться. Он увидел издалека какое-то неприятное шевеление в районе Рыночной площади, а подойдя ближе, разглядел несколько машин или агрегатов, которые что-то делали с поверхностью старинной площади.

Андрей ускорил шаг и перешел на бег, хотя с его пятидесятилетним стажем курильщика без тормозов это был подвиг. Приблизившись на короткое расстояние, он увидел собственный кошмар материализовавшимся. Механизм, напоминающий экскаватор, трудился над каменным покрытием площади. Отличался он от обычного экскаватора тем, что вместо ковша на конце членистой лапы руки был расположен огромный металлический отбойный молоток, который молотил по старинной брусчатке, покрывавшей поверхность площади. Камни эти представляли собой прямоугольные параллелепипеды, изготовленные во времена правления царя Петра Первого, то есть в петровское время. Агрегат выковыривал гранитные кирпичи, а рабочие-эмигранты складывали их в ровные прямоугольные кубы.

Андрей беспомощно огляделся, он хотел закричать, но краем сознания понял, что в таком шуме это бессмысленно. Его метущийся взгляд остановился на человеке в желтой каске с папкой в руке.

– Вы что творите, – задыхаясь и переходя с крика на шепот, произнес Андрей, обращаясь к распорядителю страшного действия.

– Вы кто? – равнодушно осведомился человек в каске, взглядом не отрываясь от бумаги, которую читал.

– Архитектор города. Вы… Вы понимаете, что совершаете преступление?

– Да ну? Ну, читайте, вот подпись архитектора вашего города, господин самозванец, – произнес обладатель желтой каски и протянул Андрею бумагу, на которую смотрел до этого сам.

Андрей схватил бумагу и понял, что ничего прочесть не сможет. Глаза слезились от пота, а может быть, от дикого волнения, которое охватило все его существо.

Следующие два часа он провел рядом с кабинетом Кепта, а затем в самом кабинете.

Он говорил и говорил, он пытался встать на колени, но главный архитектор города старина Кепт лишь горестно вздыхал и почему-то твердил об увеличении фондов на охранные мероприятия, на создание концепции городского развития, в котором он, Андрей, всенепременно примет участие.

– Андрей, – говорил старина Кепт, – мы сражаемся за прошлое, а людям нужно настоящее. Вот предписание санитарной службы области. Поверхность, где расположен рынок, должна иметь асфальтовое покрытие, удобное для уборки и помывки дезинфицирующими растворами. Ты скажи, рынок нужен городу? Нужен. Теперь представь, его закроют по нашей вине. Так нас с тобой вынесут отсюда и будут бить долго, а в конце концов уволят, и вместо нас придут другие, и они-то точно весь город под нож пустят. Ты этого хочешь?

Так говорил старина Кепт, седой латыш, внук расстрелянного сталиниста деда, сын умершего от пьянства коммуниста отца, главный архитектор старинного города Выборга, доставшегося как трофей русскому государству по наследству от советской империи, а ранее безжалостно отнятого СССРом у Финляндии в честь победы над фашистской коалицией.

Кепт писал монографии о Выборге, об архитектурных шедеврах, доставшихся от трудолюбивых финских и шведских строителей и гениальных архитекторов. Их охотно печатали в финских и шведских специальных журналах, иногда сопровождая публикации небольшими гонорарами, что было очень кстати в это слегка голодное время.