От Джунглей узел отделяла внушительная гермодверь. Картина за ней была привычной – длинный коридор во тьму, которую не пробивал до конца фонарь. Впятером они долго стояли на пороге, вглядываясь и вслушиваясь во мрак – но Джунгли молчали. Наконец Хенкель, пробормотав что-то нелестное про чертову преисподнюю, потянул на себя дверь и провернул штурвал, закрыв на мощные запоры. Оглянулся на командира – и Серега, помедлив, кивнул.

– Согласен. Оставим на завтра.

– Отделение? – спросил Злодей, имея в виду боевое охранение.

– Да. Прямо сейчас. Первый этаж пусть забирают, лагерь делаем на техническом. По три часа на смену. И Дровосека с Гоблином на пересменку. Могут спать – но тут, перед дверью. Все, возвращаемся. Там еще дел выше горла…

Впрочем, замы и сами неплохо справлялись с текучкой, стоило только задач нарезать. Но была у Сотникова одна забота – всем заботам забота! – которую никому не перепоручить. И как ее решать, Серега не знал.

Весь день, пока обойма поднималась, он не трогал пацаненка. Да и присматривался. Оказавшись среди своих, Кирюшка отошел довольно быстро. Поначалу, конечно, слез натекло море, до истерики дошло – рыдая взахлеб, пацаненок все никак не мог успокоиться, размазывая по щекам слезы, заикаясь и пытаясь вымолвить хоть слово. Потом, порученный заботам Дровосека, затих – и спустя час, уже пообедав, словно голодный птенец заглотив изрядный паек, сидел в сторонке, с интересом наблюдая за работой. Молчал. Он вообще оказался молчаливым и незаметным, разве что поначалу от переизбытка эмоций разоткровенничался. Было ему шесть-семь, не больше – и то, что этот маленький человек смог выжить в паутине, казалось делом поистине невероятным.

Серега пребывал в полной растерянности. Понимал – пацана придется тащить с собой. На триста сороковом не оставишь, об этом и разговора нет. И связь отсутствует, чтобы в Дом передать. Даже если б и была – пройдут ли спасатели триста сороковой? Бабка надвое сказала. Самим возвращаться – вообще лютый бред. Тем более после того, как они осиное гнездо разворошили. Думай не думай, а решение одно.

Он совершенно четко понимал, что ребенок будет обузой. И к паутине не приучен, и заболеть может, и испугаться-побежать в опасный момент, или даже закричать от страха, когда надо мышкой сидеть… и вообще непонятно, чего от него ждать в каждый момент времени. И рано или поздно – он может стать причиной гибели всей группы. Вот только… если в отношении бойцов он мог бы принять какое-то критичное решение – оставить отделение на прикрытии, или даже пожертвовать кем-то – в отношении пацана об этом и подумать было страшно. И даже не страшно, а как-то… противно что ли. Он не мог даже представить саму возможность такого приказа. Не было столько жесткости в его сердце.

Как они отстали от мотовоза, Кирилл помнил смутно. Отошли зачем-то, мама отозвала – а опомнились когда мотовоз уже тронулся. Кричали вслед – да бестолку, грохот поезда разве перекричишь?

– Вы же на перегоне отстали. Шли бы по рельсам, чего проще. Безошибочно приведут. Или в Дом – или на Плантации, – сказал Букаш.

– У путей ответвления есть, – напомнил Сотников.

– Они ржавые. Перепутать-то невозможно, используется рельс или заброшен давно, – возразил Гриша. – Он же блестит.

– Это тебе легко. А гражданским? Женщине и ребенку!..

– Мы и шли, – хлюпнул носом пацан, теребя свой рюкзачишко. Рюкзак у него был юморной – заяц с длинными ушами и треугольными зубищами во весь рот. – А они все ведут и ведут, ведут и ведут… Мама потом сказала, что наверно мы пошли не в ту сторону. Или свернули. И вот…

Потом были долгие дни тьмы, когда они плутали по Джунглям, стараясь держаться домашнего горизонта и не уходить на лестницы. В один из таких дней мать провалилась в колодец. Кирилл даже пикнуть не успел. Где – этого он тоже не знал. И снова – тьма, паника, ужас, раздирающий его маленькое сердечко. Фонарь у него был – жужжалка, обычный, казенный, которые в обязательном порядке выдавались каждому гражданскому при выходе за Периметр. Вода сначала тоже, да и потом удавалось находить. Из еды – свой сухпай да два мамкиных в ее рюкзаке нашлись. Хватило кое-как. Какое-то время – может, день, а может, и неделю – он пролежал, забившись в мелкий лаз. Урывками спал, урывками жил… Потом его нашли крысы. Он долго убегал от них черными коридорами, снова прятался и снова шел в неизвестность. И снова прятался и убегал, когда слышал впереди или сзади лязг стали и тяжелые удары о бетон. И снова шел… Дни и ночи слились в одну беспросветно-черную полосу. Но выжил – помогло то, что бродил все время внутри Кольца. Машин тут минимум… И – набрел на людей. Бойцы, кто слушал – только головами покачивали: эх и досталось тебе, дружок.

– Что ж ты сразу не вышел? – удивился Серега. – Я же специально ребят посылал!

Кирюха опустил глаза.

– Страшно. А если они кадавры? Утащат.

– А как вертикальный ход прошел?

Пацан поежился.

– Стра-а-ашно… Я вниз не смотрел, по ступенькам лез и лез. Там такие железные… ну… конструкции… – он запнулся, не зная как назвать стойки кросса, которые бойцы подтягивали под потолочные лазы. – По ним до первых ступенек. А там уже проще, только руками перебирай…

– А когда понял, что мы – свои?

– Только потом уже… – он шмыгнул носом. – Как воевать начали. Я подумал, что если воюют с машинами – значит, точно свои. Но не мог сначала выйти. Стреляли же. Я в коридорах прятался, там расщелки. А потом они ушли – и я сразу за вами...

– И контроллеры тебя не видели? – удивился Гришка.

Пацан пожал плечами и хлюпнул.

– Не знаю. Я глубоко залезал. Там четырехсотые ходили… а потом еще киборги. Они все время мимо бегали, стреляли… Не видели.

– А платформу видел?

Кирилл снова пожал плечами.

– Товарищ капитан, отвалите от пацана, – прогудел Дровосек. – Он и так натерпелся! Ясно ж говорит – четырехсотые и кадавры! У них лазерного сканера нет, прощупать щель не могут! Вот что спасло!

Букаш нахмурился, но спорить не стал.

Дровосек вообще очень быстро сошелся с пацаном. Бойцы еще только ишаков заталкивали – а большой и малый уже сидели поодаль и вовсю общались. Кирилл тормозил – иногда замирал, будто подыскивая слово, частенько отвечал невпопад, иногда не мог выдать связного предложения – но для семилетнего пацана это было нормально. Учесть, сколько натерпелся – иной и вовсе с катушек слетит… Может, потому и сошлись с Дровосеком, который тоже, бывало, страдал косноязычием и мог ляпнуть дури. Спустя полчаса вся обойма знала, что консервы он любит, а еще больше любит мясо ящера и капризничать не будет, если его с собой возьмут; что фонарь у него свой и на матчасть бойцов вовсе не претендует; что даже защитник есть – заяц Зубастик, которого мама сшила на день рождения, и что зубы у зайца крепкие, из оружейного пластика[29]. Тоже мама специально придумала, чтоб Зубастик сына охранял. В общем – полноправный член экспедиции.