— Неожиданно — не то слово, — вытолкнул Юрий Владимирович. — Мне казалось, что Щербицкий…

— А что — Щербицкий? Не-ет, Юра, — замотал головой генсек. — Этого преемника мне «хохлы» навязывали, а я поддакивал. Пока не разобрался, что Костя и сам не прочь, да и Андрей Палыч туда же… Мне и Романова подсовывали. И что? Мужик дельный, не спорю, но он на своем месте! «Хозяин Ленинграда». Кстати, с Гришиным как?

— Посадили, — бросил Андропов.

— Тогда вернем Егорычева, — деловито молвил Леонид Ильич. — Пускай столицей рулит, москвичи его помянт… К-хм! Что-то я отвлекся… Давай, поступим по такому алгоритму, как Миша наш любит выражаться. Тщательно продумаем новую Конституцию, соберем Верховный Совет и примем. Нужна иная конфигурация власти! Ну, для меня уже приготовили тепленькое местечко — буду председателем партии. Внесем в устав, да и все… А в генсеки кого? Мысли есть?

Председатель КГБ растерялся, а Брежнев хихикнул.

— Что, думал, генеральным станешь? А к чему тебе партийная бодяга? Совет Министров Косыгину доверим, он у нас единственный, кто в экономике смыслит, а тебя двинем в президенты СССР! Звучит?

— Звучит, — запнулся Юрий Владимирович. — Тогда в генсеки — Машерова.

— Машерова? — Леонид Ильич обдумал, и кивнул. — Годится, как ты выражаешься. Этот партизан шороху наведет! Вот такая у нас выйдет система сдержек и противовесов… Советская! А, кстати, надо бы всех этих барствующих партайгеноссе из Верховного Совета турнуть. Пускай их места рабочие займут, колхозники, служащие…

— Уже! — тонко улыбнулся Андропов. — Там целая толпа депутатов перекочевала на нары. С конфискацией.

Брежнев гулко захохотал, качая головой.

— Сработаемся, товарищ президент!

Вторник, 5 июля. Ближе к вечеру

Первомайск, улица Дзержинского

Поезд подкатывал, сбрасывая скорость, и я глядел за окно, не отрываясь. Забелели за кисточками тополей корпуса «Фрегата», потянулись садик-огородики частного сектора, лентой полированного металла блеснул Южный Буг.

— Соскучился? — Рита подсела поближе, обнимая.

— Год — не срок… — затянул я. — Но все-таки…

— А что ты хочешь? Мы здесь родились.

Я кивнул, перебирая и гладя девичьи пальцы. Рано, конечно, говорить о привычке, но острое удовольствие первых свиданий отошло. Рита стала частью моих будней.

Бывало, мы весь день занимались своим делами, ограничиваясь мимолетными ласками. Сижу я, корплю над программой, а девушка подойдет тихонько, чмокнет в щеку, приобнимет — и нет ее. А благое тепло остается.

Мы даже поссорились однажды! Что-то я не так ляпнул, Рита надулась. Мое огорчение набрало силу до стона. Покружил по кабинету — и пошел извиняться. А в дверях — сникшая девушка. «Прости, — говорит покаянно, — я такая дура…»

Мы долго, с жаром, как последние влюбленные дурачки, убеждали друг друга в своей вине: «Это я виноват…» — «Нет-нет, это я всё!» — «Да при чем тут ты…»

И всё закончилось примирительным сексом.

А нам открылась новая грань близости. Рите так понравилось, что она, наполовину со смехом, обещала мне регулярно «включать стервозину» и устраивать семейные сцены. Просто, чтобы было за что каяться в постели.

А что до моей телепатии… Мне кажется, что из нас двоих истинный телепат — Марик. Девушка улавливает тончайшие нюансы в моем состоянии, малейшие перепады настроения.

Рита никогда мне не мешала. Когда я работаю, ее не слышно и не видно, но стоит подумать о ней, как она материализуется, плюхаясь ко мне на колени.

Иной раз меня тревожит мое «всеведение», тяготит знание того, что суждено, и наваливается тоска. А девушка будто чует — приблизится, прижмет мою голову к груди, не возбуждая, а утешая. И унимается душевная хворь…

…Поезд выехал на громыхающий мост. В окне показался остров, и Третья мельница вдали… А по зеленоватым водам сплавлялся белый «катер» — теплоходик ПТ-2. Или ПТ-4. Они оба курсируют по Бугу, заходят вверх по течению Синюхи. Речные автобусы.

Рита длинно вздохнула.

— Совсем скоро уже… — пробормотала она.

— Свадьба? — угадал я.

— Угу… — девушка прижалась теснее. — И я стану твоей женой… Ритой Гариной…

«Невестина робость… — мелькнуло в голове. — Знаем, проходили».

— Зато ты оденешь великолепное белое платье, — завел я тоном искусителя, — и будешь самой красивой за историю дворца бракосочетаний…

— …И ты возьмешь молодую жену на руки, — улыбнулась Рита, — и усадишь в машину…

— В белую «Чайку»! — подхватил я.

Девушка засмеялась, обнимая меня за шею, и воскликнула тихонько:

— Подъезжаем!

На солнце заблестела чересполосица путей, и завиднелся вокзал, синий с белым. Металлическим голосом занудил репродуктор, доносясь глухо и невнятно: