Я схватила её за руку.

— Но он знает о вас, вашем даре, и не топит в Лорнском источнике, не поит водой?

Она улыбнулась, словно мои вопросы порадовали её.

— Сегодня вы пили чай из лорнской воды. Пили обе. И ничего страшного с вами обеими не произошло. У меня для этого факта есть только одно объяснение.

Я ждала.

— Сестра Катарина никогда не использовала свой дар во зло. Ну а вы…

Ей нравилось со мной играть. Словно кошка с мышью или глупым котёнком.

— Пожалуйста, — сказала я. — Не мучайте меня. Если есть, что сказать, то говорите. Прошу.

— Вода из Лорнского источника сжигает грешные души. Ваши с Катариной чисты. И при этом, всем известно, леди Майри призналась в чудовищных преступлениях. А ещё я знаю её, её гордость, высокомерие и самомнение. Она бы в жизни не попросила прощения у прислуги. Как многие, поднявшиеся наверх из грязи, каждым словом и жестом она доказывала, что намного выше нас, простых смертных. Когда господин прислал письмо, что привезёт в свой дом леди Майри, я удивилась только одному — ведьма выжила. Я знала, кого увижу. И вдруг здесь появляетесь вы и первое, что говорите: простите меня.

Её глаза вновь стали светлыми, как вода. Я и хотела, и не могла отвести взгляда от её глаз. Она словно смотрела мне в душу.

— Вы не она. Не знаю, как такое возможно, но больше в этом не сомневаюсь.

Она улыбнулась, словно прочитала по глазам все мои бьющиеся в панике мысли, и отступила на шаг от кровати.

— Я передам господину, что вы чувствуете слабость и пока не встаёте, но готовы с ним поговорить.

Я смотрела ей в спину до боли в глазах.

— Подождите, — хрипло сказала я, когда она уже взялась за ручку двери.

Она повернулась ко мне.

Я схватилась за лоб, пытаясь сформулировать всё, что хотела спросить.

— Доверьтесь ему. Это лучшее, что вы можете сделать, леди Майри, — сказала Софи и вышла.

Я так не волновалась, даже ожидая вердикта знаменитого травматолога профессора Брыньского. Все анализы, томографии, снимки забрала его медсестра, приказала ждать, когда позовут. И я сидела под дверью кабинета в неудобной больничной коляске, молилась, хотя не знала молитв, и руки у меня леденели. Он был моей последней надеждой. Тогда я получила ответ: «Нет, вам никогда не стать на ноги, не с текущими технологиями, а вот в будущем…», что на самом деле означало нет, никогда.

Ненавижу всё ставить на кон. Жизнь не игра, которую можно перезапустить и начать всё заново. И так уже чудо произошло, и я здесь, вновь на ногах и с лицом человека, а не чудовища. Потерять всё, доверившись случаю — нет, я так не могу. Это может быть мой последний шанс на нормальную жизнь, и что мне предлагают? Поставить всё на добросердечие и понимание человека, который вовсе не выглядит добросердечным.

Но сколько он для меня уже сделал: и жизнь спас не раз, и в дом взял, и всем обеспечил… Но он мог всё это делать не для меня. Дэбрэ — дознаватель. Он ведь сам говорил, что хочет раскрыть тайну, как я его обманула. А ещё он ненавидит Майри. Даже если допустит, что я — другой человек, то сможет ли преодолеть недоверие?

Чёрт, у меня уже голова идёт кругом от всех этих мыслей.

Софи сказала, что Дэбрэ — один из немногих, кто может меня защитить. А сам Дэбрэ сказал, что таких, как я, рассказывающих о других мирах, тут запирают в психушку. Наверное, как и везде. Расскажи я профессору Брыньскому, как смогла встать на ноги — допустим, мне представился такой случай — и что же? Сто процентов, меня бы тоже закрыли в психушке.

Так что же мне делать? Дэбрэ уже совсем скоро придёт. Что ему говорить? И что ему сказала Софи?

Если она ему рассказала о своих подозрениях насчёт меня, то и мучиться нечего — так и этак разверзнется ад. Но если промолчала, дала мне шанс самой всё открыть — то я могу ничего ему не говорить… А затем Софи всё же выскажется, и я, уже я, а не Майри, стану в его глазах лгуньей.

Да он уже так считает. Когда мы провожали Вилара, сказал, что я складно лгу. Он сомневался не в том, что я лгунья, а в том лишь, кому именно вру.

Сомнения, сомнения. Чёрт, ненавижу сомнения. Люблю, когда всё чётко, по полочкам. Чтобы понимать, где я и что я. Ведь только что решила притворяться, и всё получалось, и вот — я опять в той же точке, когда непонятно, как повести себя лучше. Вишу между небом и землей и кричу: «Что делать? Люди, ау, помогите. Что делать-то мне?!»

Ладно, всё. Пора брать себя в руки.

К молитвенникам я прикоснулась лишь для того, чтобы спрятать их понадёжнее. Положила под подушку. Согласна, это первое место, где сама бы стала искать, но придумать что-то другое я сейчас не могла. Поправила одеяло, натянула его повыше, замерла на минуту. Снова откинула одеяло и принялась горкой складывать подушки. Села и откинулась на них спиной. Снова поправила одеяло. Затем волосы. Затем растёрла заледеневшие ладони — а он всё не шёл!

Может, уже и не придёт?