Темнело, видимо, снаружи наступил вечер. Пить хотелось просто неимоверно. Гурт был терпелив и вынослив — жизнь научила, да и воины, наделенные внутренним зверем, выживаемостью тоже отличались звериной. У них и раны заживали не в пример быстрее, и боль они не так чувствовали, и гибели не боялись. Наемный отряд, заполучивший одного-двух подобных бойцов, считался непобедимым. Эх, давно это было! Гурт, покряхтывая, повел широченными плечами, повертел головой, разминая шею. Дверь в камере не так чтоб уж совсем непробиваемая — и не такие выносили. Надо лишь разъяриться как следует, поддаться зверю, уступить ему ненадолго тело — и здравствуй, свобода!

Знать бы только, не разыскали ли Пенни — если ее схватили, не сделать бы хуже. А пока обождать придется, пересидеть — да и ребра как раз заживут.

Ждать Гурт тоже умел. Он облокотился на стену, вытянул ноги, устроил поудобнее скованные руки, закрыл глаза, выровнял дыхание. Если действовать нельзя, значит, следует набираться сил — это правило не раз выручало его в период бурной лихой молодости.

Он почти задремал, когда снова заскрежетал в замочной скважине ключ. Гурт насторожился — он никого не ждал. Наместник сказал — несколько дней, и пленник полагал, что проведет их в одиночестве. Гурт подобрал под себя ноги, чтобы в случае чего можно было сразу вскочить, но в приотворившуюся щель протиснулся Томур Райс. Тревожно оглянувшись, он прикрыл за собой тяжелую дверь, изо всех сил стараясь, чтобы она не скрипнула, и вслепую шагнул к пленнику — в коридоре было не в пример светлее.

— Вправо, — усмехнулся Гурт. — Иди на голос, парень.

Томур так и поступил и тут же глухо выругался, споткнувшись о ногу Гурта.

— Чего тебе? — проворчал тот. — Зачем зря рискуешь, дубовая твоя голова? Жить надоело?

— Да как же это, — пробормотал начальник городской стражи, словно оправдываясь, — как это можно? Ладно бы, душегубов каких хватать да того… допрашивать, но уважаемых людей — и за что бы? Мы и про того охотника не знаем, не ведаем, кто таков да что сотворил — может он и вовсе человек хороший, нам разве докладывают?

— Хороший, — буркнул Гурт. — Кабы не он, ни меня, ни девочек давно бы на свете не было.

Томур замер. Стало быть, и невеста его, — а он крепко надеялся, что господин Сноутон не будет мешать их с Марной чувствам, — стало быть, и она обязана жизнью этому охотнику, которого разыскивает лорд Драугон… Дела!

— Чего там у тебя? — поторопил его Гурт, переживая за парня. — Говори да проваливай! Не хватало еще, чтобы тебя тут кто-нибудь обнаружил.

— Вот, — зачастил Томур, и в протянутые ладони пленника лег увесистый сверток, — хлеб и немного мяса, баклажка с водой — уж не обессудьте, прятать тут некуда, так что пейте сейчас, а я, по возможности, завтра еще принесу. И вот, — парень сунул руку за пазуху, вынул оттуда что-то, расправил и протянул Гурту. — Госпожа Лавения передала. Сказала, вы, мол, поймете, а если нет, так в двух словах рассказать, что она никому ничего не сказала, Пенни по-прежнему прячется, не нашли ее, но посланник грозит наказанием Тише, если не получит признания.

— Узелковое письмо, — пробормотал изумленный Гурт, ощупывая искусно переплетённые нити. — Эх, парень! Кабы мне света немного… Тут ведь цвет каждой нитки важен, иначе и не прочтешь. Ай да Герта! Откуда ж она… Муж научил, не иначе…

— Господин Сноутон, — перебил его Томур — вы бы попили, да я пойду. Баклажку унесу и это… письмо ваше… тоже. Госпоже Лавении, может быть, передать чего?

— Да, — Гурт сделал большой глоток, затем еще один и еще. — Скажи, пусть на своем стоит. Гурт, скажи, тоже держится. Думать надо!

— Уходить вам надо, вот что, — отчаянно прошептал начальник стражи. — Чего тут еще думать!

— Да с тебя за такое голову снимут, парень! И потом — Тиша у них, куда же нам без нее? — Гурт сунул Томуру в ладонь опустевшую баклажку из-под воды и узелковое письмо. — Герте скажи, темно, мол, не разглядеть.

Да и сам не рискуй лишний раз, туда-сюда без надобности не шастай. Понял, что ли?

— Понял.

— Да, — Томур обернулся уже от двери на требовательный голос Гурта, замер в ожидании. — Девочкам моим передай, пусть ничего не предпринимают, а то — знаю я их! И Пенни… Пусть не высовывается, хорошо?

— Все передам, — Томур приоткрыл дверь, выглянул наружу и быстро выскользнул из камеры.

— Спасибо тебе, парень, — в спину ему сказал Гурт, и двери закрылись.

Эх, не перевелись еще добрые люди! Гурт вновь опустил веки. На душе стало спокойнее. И вправду, что ли, выход какой придумается?.. А Марна молодец, разбирается в людях. Томур будет ей хорошим мужем, тут и думать нечего… И Герта-то, Герта! Уж удивила так удивила… Узелковое письмо — кто б мог подумать? На этой мысли голова его склонилась на грудь, и Гурт Сноутон уснул крепким сном, будто и не было никаких побоев, ни темницы, ни цепей, ни тревоги за близких…

На первый взгляд замок казался необитаемым. Не сновали по двору люди, стражники не останавливали прибывших, не стучали молотки, не переговаривались работники, не ржали в конюшне лошади…

Миновав массивные двери, Венельд поморгал, привыкая к полумраку, и огляделся. Мрачновато! Что ж, от владельца этого замка он ничего другого и не ожидал…

Выложенные из черного камня стены поднимались на недосягаемую взгляду высоту — или это только казалось из-за царящей здесь полутьмы? Окон не было. Прямо в стенах были вырублены многочисленные ниши разной формы. В некоторых из них горели свечи, в других Венельд разглядел черепа — человеческие и звериные. Возле камина, выложенного, по обыкновению, у глухой северной стены, стояло чучело гигантского медведя. Тот, кто завалил этого зверя, обладал не просто мастерством искусного охотника — он должен был владеть магией. Такие медведи — беспощадные трехметровые гиганты — встречались редко и водились в недосягаемых для человека местах, однако если столкновение все же происходило, некому становилось рассказать об этом другим людям.