Шрифт:
— Это было здорово, правда? — я усмехнулась, точно так же, как репетировала дома, он удивленно вскинул голову. — Это была одна из моих лучших сцен.
— О чем ты?
— Я не думаю, что у кого-то остались какие-то сомнения после этого выступления. С Балли официально покончено. Это такое облегчение, правда?
— Ты хочешь сказать, что все это было притворством? — его глаза подозрительно сузились. — Не знал, что ты можешь плакать по сигналу, Сэл.
Я пренебрежительно отмахнулась.
— Слезы – замечательный ход, да? Думаю, они как раз добавили нужное количество драмы.
— Итак, когда ты говорила все это… Что именно ты сказала?
— В основном, целую кучу ерунды о том, что я не могу продолжать делать это... — Правда. — ...как ты разбил мне сердце…, — Правда. — ... и что я никогда тебя не прощу..., — Ложь. — Ну, в таком духе.
— И ты говорила это на немецком, потому что... — он замолчал, ожидая, пока я продолжу.
— Ну, конечно же, потому что никто не поймет. Опять-таки, это все было для того, чтобы усилить драму, — я широко раскрыла глаза и потянулась, чтобы схватить его за руку. — Ведь ты не злишься? О Бекс, я изо всех сил старалась сделать все правильно. Не слишком ли это было чересчур? Ты думаешь, люди могли не поверить мне?
— Уверен, что поверили, — пробормотал он, проводя рукой по волосам. Почему он выглядел таким... расстроенным? — Значит, у нас все в порядке?
— Конечно, — я улыбнулась так широко, что у меня заболели щеки. — Почему нет?
— Сэл, я хочу, чтобы ты знала... — он вдруг замолчал и покачал головой.
— Что, Бекс?
— Ничего, — он откашлялся и ухмыльнулся. — Спасибо, что позволила мне быть твоим фальшивым парнем, Сэл. Я рад, что ты попросила об этом меня. Было весело.
— Да, — сказала я, — я тоже рада. Теперь, когда ты не прикован ко мне, можешь встречаться с кем захочешь. Уверена, все девочки будут рады твоему возвращению.
— Хм, — согласился он, — и ты сможешь дать шанс этой своей тайной влюбленности.
Звук, сорвавшийся с моих губ, был слишком сдавленным, чтобы быть смехом. Я только надеялась, что Бекс этого не заметит.
— Мне пора, — сказал он, поворачиваясь, — но увидимся после школы, на тренировке, хорошо?
— Конечно.
Как только он ушел, я обмякла, улыбка сползла с моего лица. «По крайней мере, он мне поверил», — подумала я. И теперь его уже ничто не сдерживало. Бекс мог заполучить любую девушку, какую хотел. Я хотела бы радоваться за него, но с моими собственными чувствами, такими смешанными, это было просто невозможно. Чувство вины исчезло – это было плюсом, – но вместо него появились новые эмоции.
Как и всякий раз, когда я видела его с другой девушкой.
— Привет, Бекс. Хорошо выглядишь.
— Хочешь пойти куда-нибудь сегодня вечером, Бекс?
— Боже, Бекс, твои руки такие крепкие. Зайдешь ко мне попозже?
Флирт был не в новинку, вот только мои ощущения по поводу этого изменились. Сначала пришел гнев, горячий и тяжелый, за ним последовала ревность, а потом быстрый укол отвращения к себе, когда я поняла, что не имею права ни на одно из этих чувств.
Когда Мерседес поцеловала его в щеку, я, наконец, взорвалась.
— Ты просто позволишь ей это делать? — спросила я сердитым голосом, хотя это была ее вина, а не его.
— Что? — спросил Бекс. — Девушка сама полезла. Что я должен был сделать, ударить ее?
Я раздраженно покачала головой.
— У тебя что, совсем нет самоуважения?
— Успокойся, Сэл. Это было просто...
— Избавь меня от этого.
Я не разговаривала с ним весь остаток дня.
После этого я научилась отключать свои эмоции. Я не хотела быть той девушкой. Лучше быть пустой оболочкой. Ходить в школу. Возвращаться домой. И так по кругу. В течение следующих двух дней я почти ничего не замечала.
Когда мама впустила в дом Хукер, я даже не подняла глаз от книги. Гилберт как раз собирался просить Энн выйти за него замуж, и она, как идиотка, собиралась растоптать его сердце (прим. – один из самых известных романов канадской писательницы Люси Мод Монтгомери «Энн из Зеленых крыш). Перевернув страницу, я вздохнула. Хороших людей всегда растаптывают те, кого они любят.
— Шпиц, что на тебе надето?
— О, привет, — сказала я, вздрогнув. Я аккуратно положила закладку на место. — Как дела, Хукер?