— Я и сам немного пою, — сообщил он. — Когда-нибудь я вам это продемонстрирую — не сегодня, как-нибудь в другой раз.

Тут гость поднялся. Он почему-то не добавил, что споет ей, если она ему сыграет, и, лишь выйдя на улицу, понял свою оплошность. Но напрасно он себя укорял: Кэтрин не заметила неучтивости. Ее захватило пленительное звучание фразы "как-нибудь в другой раз", которая, казалось, уводила далеко в будущее.

Однако это еще более обязывало Кэтрин преодолеть стыд и неловкость и доложить отцу о визите Мориса Таунзенда. И она решительно, даже резко объявила о его посещении, лишь только доктор вошел в дом. Исполнив свой долг, Кэтрин попыталась тотчас покинуть комнату. Но не успела: отец остановил ее у двери.

— Ну что? Сегодня он тебе сделал предложение? — спросил доктор.

Пуще всего она боялась этого вопроса, и все же ответом не запаслась. Кэтрин, конечно, хотелось бы обратить разговор в шутку — ведь и отец, наверное, шутил; но ей хотелось также ответить не просто «нет», а добавить еще что-нибудь категоричное, что-нибудь колкое, чтобы больше он ей этого вопроса не задавал: вопрос отца привел Кэтрин в мучительное смущение. Но говорить колкости она не умела и с минуту стояла, взявшись за ручку двери, молча глядя на своего ироничного родителя и улыбаясь.

"Да, — сказал себе доктор, — умом моя дочь не блещет!"

Но едва он сделал про себя такое замечание, как Кэтрин нашлась; она решила обратить разговор в шутку.

— Надо думать, он отложил это до следующего раза! — воскликнула она, засмеявшись, и быстро вышла из комнаты.

Доктор уставился ей вслед, недоумевая, — уж не всерьез ли говорит его дочь? Кэтрин отправилась прямо к себе и, дойдя до своей двери, поняла, что могла бы ответить иначе, лучше. Ей даже захотелось, чтобы отец снова задал ей тот же вопрос, и тогда бы она сказала: "Да, мистер Морис Таунзенд сделал мне предложение, и я ему отказала!"

Доктор, однако, стал наводить справки, полагая, что ему следует побольше знать о молодом красавце, зачастившем в его дом. Для начала доктор обратился к старшей из своих сестер, миссис Олмонд; не то чтобы он сразу отправился к ней с расспросами, вовсе нет; не такое уж спешное было дело, и доктор просто сделал запись, чтобы не забыть заняться им при первой возможности. Доктору не свойственно было торопиться, волноваться, нервничать. Но он все записывал, и записи свои просматривал регулярно. Со временем среди них появились и сведения о Морисе Таунзенде, полученные от миссис Олмонд.

— Лавиния уже приходила о нем расспрашивать, — сказала миссис Олмонд. Она до крайности возбуждена. Я ее не понимаю. В конце концов, молодой человек ухаживает не за ней. Странная она женщина.

— Дорогая моя, — ответил доктор, — за двенадцать лет, что мы с ней живем под одной крышей, я в этом вполне убедился!

— У нее какой-то неестественный склад ума, — продолжала миссис Олмонд, которая любила обсудить с братом чудачества Лавинии. — Она расспрашивала о мистере Таунзенде, но не велела передавать тебе об этом. А я ей сказала, что ничего таить не стану. Вечно она скрытничает!

— И при этом отпускает иногда поразительно бестактные замечания. Как маяк — то ослепительный свет, то кромешная тьма. Но что ты ей ответила относительно мистера Таунзенда? — поинтересовался доктор.

— То же, что и тебе: что я его почти не знаю.

— Представляю, как ты ее разочаровала, — сказал доктор. — Лавиния предпочла бы услышать, что он виновен в каком-нибудь романтическом преступлении. Впрочем, будем терпимы к людям. Кажется, наш джентльмен приходится кузеном тому мальчику, которому ты собираешься доверить будущее своей дочери.

— Артур далеко не мальчик, он человек зрелый, более зрелый, чем мы с тобой. Протеже Лавинии он приходится каким-то дальним родственником. Они оба Таунзенды, но мне дали понять, что не все Таунзенды одинаковы. Так мне сказала мать Артура. Она даже говорила о «ветвях» — младших, старших, боковых, — ни дать ни взять королевская династия. Артур якобы относится к правящей ветви, а кавалер несчастной Лавинии к ней не принадлежит. Вот, собственно, и все, что знает о нем мать Артура, если не считать неопределенных слухов о том, что он «куролесил». Но я немного знакома с его сестрой, она очень милая женщина. Ее зовут миссис Монтгомери. Она вдова, имеет кое-какую недвижимость, растит пятерых детей. Они живут на Второй авеню.

— И что говорит о нем миссис Монтгомери?

— Что он талантлив и, может быть, еще покажет себя.

— Талантлив, но ленив, — так, что ли?

— Этого она не говорит.

— Хранит семейную честь, — сказал доктор. — А чем он занимается?

— Ничем. Он сейчас подыскивает себе место. По-моему, он когда-то служил во флоте.

— Когда-то? Сколько же ему лет?

— Я думаю, за тридцать. Должно быть, он пошел во флот совсем молодым. Кажется, Артур мне говорил, что Морис получил небольшое наследство тогда-то он, наверное, и оставил службу — и промотал его за несколько лет. Объездил весь свет, жил за границей, развлекался. По-моему, у него на этот счет были какие-то идеи, своя теория. В Америку вернулся недавно и теперь намеревается, как он заявил Артуру, начать серьезную жизнь.