— Ешьте всё, — сказала Гленда пододвигая к нему свою тарелку, пока поднималась. — Нехорошо, если он засохнет. И потом, вы сказали — здесь есть кухня, значит, я смогу приготовить ещё один. Не пирог пахаря, конечно, но что-нибудь не хуже.

— В таком случае, Стукпостук, — распорядился патриций, также вставая, будто она была благородной дамой, — покажи мисс Гленде, как пройти от её купе на наш… Как это говорят на кораблях? Камбуз? К поездам применяют это слово?

— Я уточню, сэр, — исполнительно пообещал Стукпостук.

— Хороших снов, мисс Гленда.

— И вам, сэр, — невпопад пробормотала смущённая Гленда, на которую внезапно навалилась дикая усталость, и поспешила удалиться вслед за Стукпостуком — любезность патриция начинала её нервировать.

И лишь выйдя в длинный шумный коридор, она сообразила, что посреди дня хороших снов не желают, а значит, он прекрасно заметил, какое влияние на неё оказал херес. Вот же! Но придумать подходящее слово, чтобы обозвать патриция за его проницательность, она так и не смогла.

Стук колёс, стук дождя, херес и сами по себе являются прекрасными снотворными средствами, вместе же они дали сокрушительный эффект — Гленда заснула, даже не раздеваясь, лишь сбросила толстый кожаный ремень — подарок ещё одного из подопечных орчат.

Купе она осмотрела мельком — оно отличалось той же помпезной роскошью, что и обеденная “зала”, однако небольшой закуток, в котором обнаружились кран с раковиной и туалет, выглядел вполне обычно. Никаких золотых унитазов.

Спалось Гленде так хорошо, как давно не спалось. Уже пару месяцев, с тех самых пор, как она впервые услышала обрывки разговоров Натта и его Госпожи, а затем допросила Натта с пристрастием и поняла, какое готовится свинство, она не могла спать спокойно. Натт уверял её, что на самом деле ничего не случится, что вся эта история — не более, чем очередная шахматная партия между Ветинари и леди Марголоттой, что патриций в результате несомненно вывернется, и оба получат удовольствие от противостояния. Он приводил какие-то длинные цитаты со словами, вроде “сублимация” и “конструктивная деятельность”, но чутьё Гленды подсказывало: грядёт что-то тёмное, неправильное, опасное.

Как-то раз, в один из предыдущих визитов Ветинари, когда Гленде и Натту пришлось покинуть тихое орочье поселение, нарядиться шикарными господами и отправиться на званый ужин к Госпоже, Ветинари произнёс фразу, заставившую Гленду содрогнуться от ужаса: “Мир — это промежуток между войнами, который нужен, чтобы подготовиться к следующей войне”. Гленда не хотела никаких следующих войн!

Натт уверял, что ни леди Марголотта, ни Ветинари такого не допустят, но она-то помнила, как в период Лешпского кризиса недоумки-вояки отстранили Ветинари от управления городом. Как носились по городу вооружённые идиоты с криками “Мы им покажем!”. Как безумие охватывало людей, будто заразная болезнь, и вот уже ни на что негодная в мирной жизни мужская часть семейки О’Столлопов записалась в гвардию какого-то надутого индюка с пышным титулом, а Джульетта рыдала целый день напролёт, переживая, что отца и братьев поубивают.

Леди Марголотта, похоже, просто не понимала, что Ветинари, несмотря на звание тирана, не обладает в Анк-Морпорке той же полнотой власти, какой она — без всякого титула верховной правительницы — в Убервальде. Гленда даже решилась её на эту тему просветить, хоть разговоры с её светлостью никогда не доставляли ей удовольствия. Если Ветинари когда-то поставил Гленду на место, сказав прямо, что он слишком занятой человек, чтобы тратить время на долгие разговоры с кухарками, то леди Марголотта действовала тоньше: рядом с ней вы просто чувствовали себя недостойным смертным, который посмел зайти слишком далеко. Гленда ненавидела это чувство, но всё-таки решилась — сделай максимум того, что можешь, и твоя совесть будет чиста, говорила она себе. Увы, иного результата, кроме чистой совести, она от этого разговора не получила, разве что в очередной раз ощутила себя песчинкой, недостойной марать подол роскошного платья Госпожи. Услышала, что она милое дитя, что ей не стоит забивать свою светлую голову такими скучными и сложными вещами, как политика, и что лучше направить усилия на что-то действительно стоящее — вот, кстати, пирог, который она привезла к ужину выше всяких похвал, тысяча благодарностей. Впервые Гленда жалела, что человек (вампир) не подавился её едой.

Ощущение неизбежности катастрофы в сочетании с полным отсутствием возможности хоть как-то на это повлиять, сводило Гленду с ума. Она стала хуже спать, потеряла аппетит и даже немного похудела. Натт как-то заметил, что её скулы стали более выразительными, но Гленду это не особо утешало — она давно научилась принимать себя такой, как есть, и, потеряв в весе, чувствовала себя некомфортно.

С каждым днём тревожность прирастала как снежный ком и наконец обрушилась на Гленду на званом ужине в честь Ветинари, когда она поняла, что патриций проигрывает, а леди Марголотта не собирается ослаблять давление. Она почти не ела, потому что руки слишком дрожали, чтобы правильно держать вилку; она еле сдерживалась, чтобы не встать и не накричать на собравшихся: одурели вы что ли?! Жизни людей зависят от вашей болтовни, прекратите притворяться, что это милая дружеская беседа!

Ей удалось сохранять внешнее спокойствие до конца ужина, но вечером, дома, она высказала Натту всё, что об этом думала. Потребовала, чтобы он немедленно собрал в кучу свои гениальные мозги, вспомнил все слабости леди Марголотты и придумал что-нибудь, чтобы её вразумить. Но Натт лишь молча удалился в кузню, два часа что-то там ковал с бешеной скоростью, а затем вернулся и спокойно заявил, что он не пойдёт против леди Марголотты. Да, он согласен, что его народ ни при каких обстоятельствах не должен принимать участия в войне, но и выступать против Госпожи он не станет. При худшем раскладе, если из-за ультиматума леди Марголотты Ветинари потеряет власть, и Анк-Морпорк начнёт войну, орки сохранят нейтралитет. В конце концов, тот, кто нападает, всегда сам виноват.