— Вроде не очень много… — Птолемеев не отвлекался. — Алевина, ты мне помогать, судя по всему, не будешь… А мне надо сегодня вернуться и поработать… Сапоги здесь ещё… — он стянул с моей ноги упомянутый предмет обуви. — За что не люблю зиму…

Птолемеев меня почти полностью раздел, только бельё оставил. А я всё удивлённо хлопала глазами.

— Раздел? Теперь одевай. Я тут не буду.

— Почему это? — Паша меня не слушал. Сгрёб меня под себя, сдёрнул вверх мой бюстгалтер, устроил руку на груди, принялся целовать шею. Я сразу сдалась. Мороженка растаяла. Ещё шуба моя снизу пушистая и мягкая, где-то в ногах пашкино пальто. Всё шоркается о кожу, а я чувствую только тяжесть желанного мужского тела и жар от любимых рук.

В машине стало жарко. И вроде мы раздетые, а как в бане. Или это я себя так чувствую. Сердце опять ухает. И в груди, и в ушах. Губы болят уже, и всё тело ноет. Ещё и бельё моё на мне всё перекручено. Хорошо, что до дома меня довезут. Не представляю, как я такая горячая бы сама добиралась.

Мы какое-то время ещё сидели потом рядом раздетые, развалившись на заднем сидении. Птолемеев откинул голову и закрыл глаза, а я лежала на его груди и слушала, как у него бьётся сердце. И ещё смотрела на наши ноги. На правую лапу Пашки, которую он протянул между передними сидениями и на свою закинутую сверху лапку без педикюра. И хрен бы с ним, с педикюром, честное слово.

Мы бы, наверное, так и заснули, но у Паши зазвонил телефон. Пришлось повозиться, оказалось, что телефон его где-то в пальто. Выудив свой гаджет, Птолемеев вернулся к своей расслабленной позе, опять сгрёб меня к себе поближе, обнял и только тогда ответил:

— Да. Где я? Недалеко… А что? Угу… Угу…. Нет, не надо это в ту же… — он резко поднялся. — Что значит, машину отправили? Догоняй, разворачивай!

Он ещё о чём-то оживлённо разговаривал, зажав телефон между плечом и ухом и одеваясь. Так быстро, как Пашка, я одеваться не умею, но поняла, что лучше и мне поторапливаться. Не бросая телефона, не надевая пальто, едва обувшись, Паша выскочил из машины, пересел на водительское сидение, сразу завёлся и поехал. А я только едва успела справиться с брюками и блузкой.

— Паш, что такое?

Птолемеев не отреагировал. Он всё ещё висел с кем-то на телефоне. Когда он наконец положил трубку, один раз быстро оглянулся на меня.

— Ты что-то спрашивала?

— Я спрашивала, не случилось ли чего? — я кое-как застегнула свои сапоги и принялась надевать шубу.

— Ты будешь смеяться. Но бабки уезжают от меня в прямом смысле слова.

— Какие бабки?

— Большие бабки, — Птолемеев заржал. — Аль… Я тебя довезу? Или поедешь со мной фуру останавливать?

— Птолемеев… Мне же надо за ребёнком…

— Тебе надо за ребёнком… — он задумался, стуча по рулю пальцами, резко сорвался на зелёный. — Вообще не по дороге…

— Высади меня, я доеду, — предложила я, застёгиваясь и заматываясь в шарф.

— Точно доедешь?

— Что я, маленькая? А что за фуру ты собрался останавливать?

— Товар стремительно уезжает в противоположном направлении, а водила трубку не берет.

— И ты поедешь догонять?

— Да перехвачу, скорее всего. Я знаю, где он обязательно должен остановиться, — Пашка подобрал свой телефон, набрал кому-то, поставив на громкую связь. Мы слушали гудки.

— Не отвечает, — Паша что-то ещё пробубнил себе под нос. — Может, ещё ответит.

— Паш, ты не вздумай лихачить, пожалуйста! — я схватилась на резком повороте за переднее сиденье. — Вообще я думала, тебе по должности положено в кабинете сидеть, а не за фурами гоняться.

— А что такого? Я просто ближе всех. Реально много денег уезжает, Аля, — Паша опять рассмеялся. — Да и не люблю я сидеть в кабинете. По разному приходится. Я много с людьми встречаюсь.

Это я про него знаю, что он не может на одном месте усидеть. Высадил меня на остановке и уехал. Мне и смешно, но и как-то неспокойно…

К большому счастью, обошлось благополучно. Паша отзвонился вечером, сказал, что всё прошло хорошо. Водителя нагнал ещё на трассе. Почувствовал себя как в фильме — с погонями и экшеном. Звонить не дозвонился, ехал и сигналил, видимо. Довольный ещё такой… Ой, балбес.

Поговорив, положила рядом телефон, вздохнула. Погода такая — то холод, то тепло. На дорогах то снег, то грязь, то лёд… Волнуюсь, конечно. Есть у Пашки в характере лихачество.

Опять подумала, что хоть сын Лёшка у меня вроде спокойным мальчиком растёт, но кто знает, что в нём в период подросткового бунта проснётся… Занималась потихоньку своими делами, завтра же мне на работу, и с начальством придётся переговорить.

А я себя знаю, я мягкая. Вот как убедят меня выйти на полную неделю… Всё ж таки подставляю… Ухожу… Как будто права не имею… Покачала головой, убавила огонь под кастрюлей с супом…

А ближе к ночи он всё же пришёл. Пашка. Позвонил сначала, я уже лежала в постели, но ответила. Была половина одиннадцатого на часах. Птолемеев спросил, не разбудил ли? Не разбудил. Я была рада просто поговорить с ним по телефону, услышать перед сном его голос. А оказалось, Пашка стоит под дверью.