Пока Селусия расправляла складки платья цвета пожелтевшей от времени слоновой кости вокруг шеи Туон, более молодая женщина не смогла удержаться от сравнения отражения их двоих в высоком зеркале, закреплённом на стене каюты. Золотоволосая Селусия была красива величественной красотой, которую подчёркивали кремовая кожа и холодные голубые глаза. Любой мог бы принять её за одну из Высокородных, причём высокого ранга, - естественно выше, чем 'со'джин, - если бы левая сторона её головы не была обрита. Впрочем, эта мысль потрясла бы женщину, вырази Туон её вслух. Сама идея относительно любого продвижения выше места, определённого ей, страшила Селусию. Туон знала, что сама она никогда не будет выглядеть столь властно. Её водянисто-коричневые глаза были слишком большими, а лицо формы сердца выглядело детским, как только она забывала о необходимости удерживать строгую маску. Макушкой она едва доставала до глаз Селусии, хотя её костюмер и не была высокой женщиной. Туон могли сопровождать лучшие, она превосходила других в боевых искусствах и использовании оружия, но, чтобы произвести впечатление, ей всегда приходилось поработать головой. Она тренировала свой ум столь же тщательно, как и любой другой полезный инструмент. По крайней мере, широкий золототканый пояс подчеркивал её талию достаточно, чтобы она не была принята за мальчика в платье. Возможно, это не имело никакого отношения к командованию, но было бы хорошо обладать немного большей грудью. Вот когда проходила Селусия, мужчины смотрели ей вслед и перешёптывались относительно её полных грудей.

'Да'ковале поспешили вновь встать на колени вдоль стен.

– Да пребудет со мной Свет, - пробормотала Селусия удивленно.
– Вы делаете это каждое утро с того самого дня, как ваша голова была обрита. Неужели вы думаете, что по прошествии трёх лет я оставлю часть волос?

Туон поняла, что тёрла рукой выбритую голову. Ища волосы, с сожалением осознала она.
– Если бы ты это сделала, - произнесла она с напускной серьёзностью, - я бы приказала выпороть тебя. В качестве расплаты за всё те разы, когда ты применяла прут на мне.

Одевая рубиновое ожерелье на шею Туон, Селусия рассмеялась: - Если вы расплатитесь со мной за всё, я больше никогда не смогу сесть.

Туон улыбнулась. Мать Селусии преподнесла ее Туон в качестве подарка новорожденной. Чтобы та была её няней и, что более важно, её тенью, телохранителем, про которого никто бы не знал. Первые двадцать пять лет жизни Селусию обучали первой работе - и тайно учили второй. На шестнадцатый день рождения Туон, день, когда её голова была впервые обрита, она преподнесла Селусии традиционные подарки от своего Дома: небольшую сумму за заботу, которую та продемонстрировала, прощение за проступки и по кошелю с сотней золотых тронов за каждый раз, когда та была наказана. Высокородные, присутствующие на церемонии, были поражены всеми этими мешками монет, которых было больше, чем многие из них могли выложить сами. Она была, мягко говоря, непослушным ребенком, к тому же очень упрямым. И последний традиционный подарок: предложение Селусии самой выбрать, куда она была бы назначена затем. Туон не была уверена кто - она или наблюдающая толпа - была более поражена, когда гордая женщина повернулась спиной к силе и власти и попросилась вместо этого быть её главной служанкой. И по-прежнему её тенью, конечно. Туон была восхищена этим поступком.

– Возможно, в маленьких дозах в течение шестнадцати лет, - сказала Туон. Глядя на своё отражение в зеркале, она удерживала улыбку достаточно долго, чтобы стало ясно, что в её словах не имелось никакой колкости, затем снова вернула лицу строгое выражение. Она, конечно, чувствовала большую привязанность к женщине, что вырастила её, чем к матери, которую она, пока не стала взрослой, видела только дважды в год. Или к братьям и сёстрам, против которых, как её учили с ранних лет, придётся бороться за благосклонность их матери. Двое из них умерли в той борьбе, а трое уже пробовали уничтожить её. Сестра и брат были сделаны да'ковале и имена их были вычеркнуты из списков так твёрдо, как будто было обнаружено, что они могут направлять. Её положение было далеко не безопасным даже теперь. Единственная оплошность - и её могли увидеть мёртвой, или, хуже того, раздетой и проданной на общественном рынке. Спаси её Свет, когда она улыбалась, она по-прежнему выглядела на шестнадцать! В лучшем случае!

Усмехаясь, Селусия повернулась, чтобы взять шляпу из золотого кружева с красной лакированной подставки на туалетном столике. Редкое кружево открывало бы большую часть её бритой головы и её знак - ворона и розы. Возможно, она не была 'сей'мосив, но ради 'Коринне она должна была восстановить равновесие духа. Она могла попросить Анат, её сое'фею, наложить епитимью, но с неожиданной смерти Нефери прошло менее двух лет, и она всё ещё не чувствовала себя полностью комфортно с её заменой. Что-то подсказывало ей, что она должна сделать это сама. Возможно, она видела предзнаменование, которое не могла признать сознательно. Муравьи были маловероятны на корабле, но несколько видов жуков вполне могли бы найтись...

– Нет, Селусия, - сказала она спокойно.
– Вуаль.

Селусия неодобрительно поджала губы, но молча положила шляпу на место. В частном разговоре, как сейчас, она имела право разговаривать свободно, но она всё же знала, что и когда можно было говорить и что - нет. За всё время службы Туон только дважды её наказывала и, видит Свет, сожалела об этом так же, как и Селусия. Молча её костюмер взяла длинную прозрачную вуаль и закрепила её на голове Туон при помощи узкого золотого шнурка. Даже более прозрачная, чем одежды 'да'ковале, вуаль вообще не скрывала лица. Но она выполняла намного более важную функцию.

Возложив длинную шитую золотом синюю накидку на плечи Туон, Селусия отошла и поклонилась так низко, что конец её золотой косы коснулся ковра. Стоящие на коленях 'да'ковале прижались лицами к палубе. Уединение закончилась. Туон покинула каюту одна.

Во второй каюте стояли шестеро её 'сул'дам, по три с каждой стороны прохода, со своими подопечными, стоящими перед ними на коленях на широких полированных досках палубы. Сул'дам выпрямились, когда увидели её, гордясь серебряными молниями в красных вставках на юбках. Одетые в серое 'дамани стояли на коленях, распрямившись, полные своей собственной гордостью. Кроме Лидии, которая сидела на коленях, прижимая своё заплаканное лицо к палубе. Ланелле, держащая рыжеволосую 'дамани на привязи, хмурилась глядя вниз на неё.

Туон вздохнула. Лидия была ответственна за её гнев вчера вечером. Точнее она вызвала его, но за собственные эмоции Туон несла ответственность сама. Она сама приказала, чтобы 'дамани предсказала её судьбу, и не должна была велеть выпороть её лишь из-за того, что ей не понравилось услышанное.

Наклонившись, она коснулась подбородка Лидии, дотронувшись длинными покрытыми красным лаком ногтями до веснушчатой щеки 'дамани, и заставила её сесть на пятки. Лидия вздрогнула и вновь расплакалась, но Туон осторожно стерла ее слезы пальцами и заставила дамани выпрямиться на коленях.