Последнее прозвучало интересно. Но фейерверки были гораздо важнее, чем час объятий с нею. Какие же секреты у нее могли быть, чтобы заставить его покраснеть? Он сам мог бы её удивить. Не все из тех воспоминаний других людей, которыми была набита его голова, были связаны со сражениями.
– Литейщик колоколов, - размышлял он, без понятия даже в каком направлении думать. Ни одно из тех предыдущих воспоминаний не давало даже намёка.
– Ну, я предполагаю... Литейщик колоколов может... Может быть...

– Нет, - сказала она, внезапно оживившись.
– Ты уйдёшь, и вернёшься дня через два-три. У меня есть работа, которую нужно сделать, а ты отвлекаешь меня со своими вопросами и лестью. Нет, никаких возражений! Ты сейчас же уйдешь.

Смотря с негодованием, он поднялся и нахлобучил на голову свою чёрную широкополую шляпу. Лестью? Лестью! Кровь и проклятый пепел! Брошенный им, когда он вошел, плащ небрежной кучей лежал возле двери, и он, тихо заворчав, нагнулся, чтобы подобрать его. Он просидел на этом стуле большую часть дня, но, может быть, добился с нею небольшого прогресса, если смог бы решить каким-нибудь образом её загадку. Набатные колокола. Гонги, чтобы отмечать время. Бессмыслица какая-то.

– Я могла бы обдумать, не поцеловать ли мне такого умного молодого человека как ты, если бы ты не принадлежал другой, - прошептала она, несомненно, в тёплых тонах.
– У тебя такой симпатичный зад.

Он судорожно распрямился, держась спиной к ней. Жаркий румянец затопил его лицо, хотя он был уверен, что она это сказала специально, чтобы он покраснел. Обычно он ухитрялся забыть про то, как он одет, пока кто-нибудь не привлекал к этому внимание. Из-за этого уже была пара-тройка инцидентов в тавернах. Пока он ещё лежал в постели с ногой в лубке и рёбрами, стянутыми пластырями и бинтами где только можно, Тайлин спрятала всю его одежду. Он не нашел куда именно, но, тем не менее, она была конечно же спрятана, а не сожжена. В конце концов, не собиралась же она удерживать его вечно. Всё, что осталось его собственным, это шляпа и чёрная шёлковая косынка, повязанная вокруг шеи. И, конечно, серебряный медальон в виде лисьей головы, висящий на кожаном шнурке под рубашкой. И его ножи; без них он и в самом деле чувствовал бы себя неуютно. Когда же он, наконец, сумел выползти из проклятой кровати, эта проклятая женщина приготовила новую одежду, сделанную для него, и, сидя, наблюдала, как проклятые швеи обмеривают и подгоняют эти вещи под него! Белоснежные кружева на его запястьях скрывали почти всё, кроме его проклятых рук, и еще больше рассыпалось от его шеи почти до полыхающим красным пояса. Тайлин любила кружева на мужчине. Его плащ был из сверкающей ткани алого цвета, столь же красной, как и его слишком облегающие штаны, так же окантованный по краям золотым орнаментом с завитками и белыми розами, как и все остальные проклятые вещи. Не говоря уже о белом овале с зеленым Мечом и Якорем на его левом плече - гербом правящего Дома Митсобар. Его кафтан, достаточно голубой даже для Лудильщика, вышитый красно-золотыми тайренскими узорами поперёк груди и внизу рукавов, был ему как раз впору. Он не любил вспоминать, через что был вынужден пройти, чтобы убедить Тайлин отказаться от жемчуга, сапфиров и один Свет знает, чем ещё она хотела украсить его одежду. И эти короткие сапоги. Неприлично короткие! Тайлин тоже нравился его проклятый зад и, похоже, она не возражала, чтобы кто-нибудь ещё смотрел на него!

Завернувшись в плащ - это, по крайней мере, было хоть каким-то прикрытием, - он резко взвалил на плечо длинный дорожный посох, стоявший наклонно возле двери. Его бок и нога тупо болели, и из-за этой боли он пока не мог далеко ходить.
– В таком случае, я зайду через два или три дня, - сказал он со всем достоинством, которое смог наскрести.

Алудра тихо засмеялась. Но всё же не достаточно тихо, чтобы он не смог расслышать. Свет, женщина может сделать больше со своим смехом, чем докер-громила с потоком проклятий! Она это сделала нарочно!

Хромая, он выбрался из фургона, и с силой захлопнул за собой дверь, как только спустился достаточно низко по прикреплённым к фургону деревянным ступенькам. Полуденное небо было точно так же, как и утром, серым и штормовым, с угрюмыми облаками. Дул сильный порывистый ветер. В Алтаре никогда не было настоящей зимы, но то, что происходило, было очень на неё похоже. Вместо снега ветер с моря приносил холодные ледяные дожди и грозы, а в сочетании с большой влажностью, заставлял холод казаться ещё сильнее. Земля под вашими ботинками казалась пропитанной водой даже тогда, когда она была сухой. Хмурясь, он, хромая, пошел прочь от фургона.

Женщины! Хотя, конечно, Алудра была красивой. И она знала, как делать фейерверки. Мастер для литья колоколов? Возможно, он сможет разгадать загадку за короткие два дня. Пока Алудра не начала преследовать его. Многие женщины, казалось, в последнее время начали это делать. Неужели Тайлин что-то изменила в нём, разрешив тем самым другим женщинам проследовать проделанным ею путем? Нет! Это же просто смехотворно! Его плащ, пойманный ветром, ярко развевался позади него, но он был так поглощён раздумьями, что не обращал на это внимания. Пара стройных женщин - акробаток, как он подумал, - проходя мимо, лукаво ему улыбнулись, на что он тоже улыбнулся и расшаркался. Тайлин не изменила его. Он по-прежнему оставался самим собой.

Представление Люка было раз в пятьдесят, а может и того больше, чем описал ему Том, - растянувшаяся мешанина палаток и фургонов размером с большую деревню. Несмотря на погоду, множество актёров упражнялись, куда бы он ни посмотрел. Женщина в лёгкой белой блузе и в таких же обтягивающих штанах, как и его собственные, раскачивалась взад и вперед на провисающем канате, натянутом между двумя высокими шестами, затем вдруг разжала руки и как-то безошибочно зацепилась ногой за канат прежде, чем полетела вниз на землю. Затем она выгнулась, чтобы поймать руками тот же канат, висящий теперь у неё за спиной и начала то же упражнение снова. Какой-то парень неподалеку бежал по верху овального колеса, должно быть добрых двадцати футов в длину, установленного на платформе так, что он, даже когда оказывался на вершине овала и был ещё выше над землей, чем та женщина, рисковал меньше её, наверняка сломающей в ближайшее время свою дурацкую шею. Мэт стал наблюдать за обнажённым до пояса человеком, который перекатывал три отполированных шара по своим рукам и плечам без какой-либо помощи ладонями. Это было интересно. Он мог бы и сам так управиться. По крайней мере, те шары не оставят тебя покалеченным и истекающим кровью. Он уже достаточно натерпелся, чтобы этого хватило ему на целую жизнь.

Однако, на чём действительно остановился его взгляд, так это на коновязях. Длинных коновязях, где две дюжины мужчин, тепло одетые против холодной погоды, сгребали навоз в тачки. Сотни лошадей. Предположительно, Люка дал приют какому-то шончанскому дрессировщику животных, и наградой ему стало предписание, подписанное самой Верховной Леди Сюрот, позволяющее сохранить всех принадлежащих ему животных. Мерин Мэта, Типун, был в надёжном месте, избавленный от каких-либо распоряжений Сюрот, так как находился в конюшнях Дворца Таразин, но вывести мерина из тех конюшен было невозможно. Тайлин накинула хороший поводок на его шею, и не намеревалась в ближайшем будущем позволить ему уйти, когда он захочет. Повернувшись в другую сторону, он подумал, не использовать ли ему Ванина для кражи нескольких лошадей с представления Люка, если договориться с тем не удастся. По тому, что Мэт знал о Ванине, такое дело для него окажется не сложнее вечерней прогулки. Несмотря на тучность, Ванин мог украсть любую лошадь, бывшую на этом свете, а потом и ускакать на ней. К несчастью, Мэт сомневался, что сам смог бы просидеть в седле более мили. Впрочем, это было хоть чем-то, на что можно было рассчитывать. Его отчаяние росло.