– Стрелами расстреляли? – переспросил рыцарь.

– Угу, такими же, как та, которую я вытащила потом из твоего бока. Я переоделась, потому что была испугана и не знала, что мне делать дальше. И про бродяг все правда, все было на самом деле, а потом меня нашел разъезд Августа, и я узнала, что моим именем назвалась какая-то девушка и заявила, что мать-настоятельницу убили крестоносцы. – Мадленка закусила губу. – Я думала, что умру там, в замке, слушая ее! И никак не могла понять: зачем, кому это все нужно?

Синеглазый потер рукою лоб.

– Хорошо, допустим, я тебе верю. Княгиню Гизелу и самозванку ты, разумеется, не трогала.

Мадленку передернуло.

– Конечно, нет! У меня бы не хватило духу изрезать, изуродовать лицо человека. Это же кощунство!

– Так было сделано, чтобы ее никто не мог опознать, – пояснил Боэмунд. – Не с неба же она свалилась, кто-то наверняка должен был видеть ее раньше. Хотя, возможно, она не из тех мест. С другой стороны, твои родные тоже не смогли бы утверждать, что это не ты, раз от ее лица, как ты говоришь, ничего не осталось.

– Наверное, тем ужасным людям помогает сам дьявол, – сказала Мадленка в сердцах. – И как они поняли, что я – не та, за кого себя выдаю? Я чувствовала, что настигаю их, и разгадка вот-вот будет у меня в руках, но они меня опередили. – Девушка вздохнула. – Хорошо хоть епископ Флориан теперь уверен, что ты меня повесил.

– Вряд ли, – отстраненно заметил рыцарь, – он далеко не так глуп, как кажется.

Мадленка удивленно вскинула на него глаза, но промолчала.

– А одежду, которая на тебе была, ты сняла с убитых? – спросил крестоносец.

– Ну да, – кивнула Мадленка.

– И убийцы ее узнали, – усмехнулся рыцарь. – Возможно, не сразу, потому что в ней не было ничего особенного, но все-таки узнали, начали следить за тобой, и ты оправдала их худшие подозрения.

– Ох! – простонала Мадленка в отчаянии, поднося руки ко рту. – Я об этом даже не подумала! А почему они просто не убили меня? Зачем понадобились лишние два трупа?

– Возможно, самозванка так испугалась, что отказалась и дальше играть свою роль, а княгиня Гизела, вероятно, поняла, что здесь что-то нечисто. Ты ведь сама говорила, что она была очень привязана к самозванке и не отходила от нее. Дальше, я думаю, события должны были развиваться так: дурака Августа вызывают к матери, где лежат двое убитых и где находишься ты, он входит и, увидев мертвую мать, неминуемо убивает тебя. Яворские всегда были коротки на расправу.

– Он и в самом деле чуть меня не зарезал, – вздохнула Мадленка, поежившись.

– Неважно, – сказал синеглазый. – Вопрос в том, управляют ли им или он всем заправляет.

– А ты как думаешь? – осмелев, спросила Мадленка.

– Дураками всегда управляют, – продолжил синеглазый, немного подумав. – А князь Август – дурак. Нет, преступление задумал и осуществил кто-то очень умный, хитрый и изобретательный. Он даже предусмотрел явление самозванки, невинной, так сказать, жертвы, которая свалит всю вину на нас.

– А зачем она вообще нужна? – спросила Мадленка. – Ведь опасно же. Вдруг бы ее кто-нибудь узнал?

– Она была нужна, – хладнокровно пояснил рыцарь, – чтобы отвести подозрение от человека, на которого оно бы неминуемо пало в первую очередь, если бы не она со своим жалостливым рассказом.

– Да, но почему она назвалась именно моим именем? – недоумевала Мадленка.

– Возможно, они были уверены, что ты мертва, – поразмыслив, объявил синеглазый.

– С какой стати? – рассердилась Мадленка.

– Сестра Урсула, – терпеливо напомнил Боэмунд. – Они могли перепутать тебя с ней. Кстати, наверное, поэтому тебя и не стали искать, когда ты лежала в овраге. Подозревать неладное они начали, когда обнаружили курган, а уж потом, когда из монастыря приехали за телами настоятельницы и монашенки, поняли, какую допустили оплошность.

– Вот мерзавцы! – проворчала Мадленка и присовокупила к вышесказанному кое-что из фон-ансбаховского фирменного словаря.

– Не богохульствуй, тебе не к лицу, – одернул ее рыцарь. – Лучше опиши мне всех, кто был в караване с настоятельницей.

Мадленка подробно перечислила всех слуг, рассказала про занудную сестру Урсулу и вспомнила все, что говорила и делала мать Евлалия во время пути. Рыцарь, присев на край кровати, слушал ее, потирая подбородок.

– Все это вздор! – махнул он рукой, когда Мадленка умолкла. – Слуги, возницы, монашенка… Не обижайся, но из тех, кто там был, интерес могла представлять лишь одна мать-настоятельница. Остальных убили для того только, чтобы не осталось свидетелей. Вопрос: что такого было у матери-настоятельницы, за что она могла лишиться жизни?