– Без паники.
– Я прислушался к ночной тиши и услышал неподалеку ровный шум воды.
– Кажется, там?

– Да идем же скорей!

Домик старого Гадирхана стоял на самом краю села. За ним сразу же начинался лес.

Хватаясь за стволы, за ветви деревьев, мы начали спускаться по крутому склону, утопая по щиколотку в скользкой прелой листве. Однако не одолели и десятка метров, как услышали рядом с собой знакомый голос:

– Вы куда?

В нескольких шагах от нас стоял дед. Был он в нижнем белье и в накинутом на плечи архалуке.

– К водопаду бежите? Искупаться?
– Голос деда звучал сильно и уверенно, так, будто это не он недавно бредил и метался на постели.

– Дедушка, так мы ж за тобой!
– обрадовалась Сарыкейнек и тут же укоризненно добавила: - Ну как тебе не стыдно, а?! Ушел, ничего не сказав. Мы с ног сбились, ищем тебя.

– Ничего мне не сделается!
– отмахнулся дед.

– Да разве можно тебе купаться в ледяной воде?! 'Доктор что сказал?

– Восемьдесят пять лет прожил без твоего доктора.., даст бог, проживу еще. А коли помирать время пришло. ..
– Старик не договорил, пошатнулся от слабости,

Я подхватил его худощавое, неожиданно тяжелое тело и понес к дому. Благо до дома было два шага.

.. .Двадцать дней и ночей мы ухаживали за дедом. Он был так плох, что ни о какой поездке в Москву не могло быть и речи. Правда, старуха Гонча приходила каждый день. Но все же она была слишком стара, чтобы успевать с делами у себя дома да за дедом смотреть. Ply, а Сарыкейнек как-никак единственная родственница старика. Двадцать дней и ночей прошли быстро. С утра я уходил за покупками, колол дрова, приносил воду. Сарыкейнек готовила обед, стирала, хлопотала возле деда, то и дело меняя ему белье, - дед постоянно потел. Он ослабел, похудел и еле вставал на ноги, чтобы выйти во двор. Но о лекарствах и о враче по-прежнему слышать не хотел. "Чему быть, того не миновать", - твердил он.

На двадцать первый день хворь наконец отступила.

И дед как- ни в чем не бывало сидел на топчане во дворе и преспокойно набивал гильзы.

– Дедушка, у нас отпуск кончается. Пора уезжать, - сказала Сарыкейнек. Может, поедешь с нами?

– Куда?
– удивился старик.

– На стройку.

– Зачем?

– Как зачем? Вместе с нами жить будешь. Нам квартиру скоро дадут, вот и... Поедем, дедушка, а?! В твоем возрасте нельзя бобылем жить. Ведь ты здесь- один как перст!

– Как перст!
– не очень слушая, механически повторил дед.

– Разве не так?

– Сарыкейнек дело говорит, - поддержал ее я.

– Ну, подумай сам, - Сарыкейнек старалась изо всех сил, - не дай бог, опять заболеешь. Кто за тобой ходить будет? А болезни в твоем возрасте...

– Не такой уж я старый,'- возразил старик, беря в руки очередную гильзу. Один раз заболел. Больше нe заболею.

– С тобой не договоришься, - расстроилась Сарыкейнек.

Дед глянул на нее.

– Поехать бы я поехал, - сказал он, - да вот медведи мои обидятся. . .

– Да ну тебя!
– сердито отвернулась от него Сарыкейнек.

– Говорю точно. Обидятся, - повторил старик.
– Медведи в нашем лесу - мои друзья! Ей-богу, не вру. А все потому, что еще ни разу я не стрелял в них. Во врага медвежьего, в дикого кабана, пожалуйста, сколько хочешь. А в медведя никогда! Оттого-то они меня и не трогают.

– На самом деле не трогают?
– заинтересовался я.

– Ей-богу! Сколько раз, бывало, столкнусь с медведем нос к носу и, вместо того чтобы ружье вскинуть, стою, смотрю на него. А он - на меня. А потом качает головой, вот так, - старый Гадирхан показал как, - и уходит. Однажды лег я соснуть под орешником. Просыпаюсь, вижу - прямо надо мной стоит большущий такой мишка. На задних лапах стоит, смотрит на меня и смеется,

– И смеется?
– с изумлением переспросила Сарыкейнек.

– Да. Прямо как человек. Ну, я ему тоже улыбнулся. А потом спрашиваю: как дела, ай Оджагверди? А он продолжает улыбаться и качает головой: мол, дела ничего. ..

– А Оджагверди это кто?

– Есть у нас такой крепыш. Голыми руками однажды задушил волка.

– Волка?!
– ахнула Сарыкейнек.

– Ага. Потом спрашивают у него, как это, мол, тебе удалось? А он объясняет: да очень просто. Подмял под себя, как медведь, и давай душить! С тех пор его так и прозвали: Медведь Оджагверди.

Рассказывая все это, старик ни на минуту не переставал заниматься делом. Его короткие жесткие ногти, ладони были черны от пороха. Рядом лежала двустволка, снятая со стены. Время от времени дед посматривал на нее любовно.

Вскоре патронташ был набит. Дед встал, вымыл руки. От этого, правда, они не стали светлее: пороховая пыль въелась в кожу навечно.

А потом старый Гадирхан подошел к Сарыкейнек, погладил ласково ее по плечу.

– Ты не обижайся, дочка. Не могу я поехать с вами. Как у джинна душа запечатана в кувшине, так и у меня душа здесь, в этом лесу. Спасибо за приглашение, за то, что вспомнила старика. За все. Поезжайте спокойно.