Пока Делла завороженно трогала пальцем экран, Льюис разодрал подарочную обертку, вскрыл коробку и вытащил футболку.

– Срань господняя! Ты где это взяла?!

С выражением священного ужаса на лице Льюис разглядывал пронзительно-лазоревую футболку, на которой плясал радужный единорог, окруженный хороводом котят. Свободное поле было заполнено сердечками, пацификами и звездочками.

– Круто, правда? – польщенно улыбнулась Делла.

– Эту хрень нужно хранить в бункере, как ядерное оружие. И доставать только в случае национальной угрозы. Пиздец… - Льюис ковырнул ногтем серебряное сердечко. – У меня глаза заболели.

Довольная произведенным эффектом, Делла убрала телефон в карман и оторвала наконец-то с пакета скотч. Внутри обнаружилась плотная черная футболка, обернутая вокруг картонного прямоугольника. Делла достала ее и встряхнула, роняя картонку на пол.

Ну… в принципе, неплохо. Смелый выбор для неофита.

– Да. Это всрато, - вынесла вердикт Делла, разглядывая плотоядного снеговика. – Я думала, ты какую-нибудь хрень со смайликами принесешь, а это реально круто. Ну что, пошли переодеваться? – она подтолкнула Льюиса к длинному ряду машин.

– Что, здесь?!

– Конечно! В «Крайслере» дохрена места!

Первым переоделся Льюис. Упрямо выдвинув челюсть и прищурившись, он шагнул в широкий зев «Крайслера» и вылез оттуда, одергивая лазоревую футболку. На лице у Льюиса застыла сложная смесь из ужаса, отвращения и восхищения.

– Ну как? – сдавленным голосом спросил он.

– Пиздец! – одобрила Делла. – Кстати, тебе идет.

– Ха-ха-ха.

– Я серьезно вообще-то. Подчеркивает цвет глаз. Мне нравится.

– Ну да. Конечно, - скривился Льюис и галантно распахнул двери «Крайслера». – Твоя очередь позориться.

– Это не позор! – запротестовала Делла. – Это самовыражение! Вызов обывательскому вкусу. Протест против серых будней.

– Ты будешь болтать или переодеваться?

– Подержи! – сунув Льюису пуховик, Делла решительно полезла в «Крайслер».

***

– Ну ты себе представь. Этот мудак продает дом, там кто-то селится – может, целая семья. А потом дружно вешаются в гостиной, полным составом. Охуеть будет гирлянда. Так же нельзя!

Да, нельзя. Возразить нечего.

Льюис нахмурился и кивнул.

– И нихрена мы с этим официально сделать не можем. Потому что для принудительного обследования нужны доказательства, а чтобы получить доказательства, нужно зайти в дом. Замкнутый круг. Ну охуеть!

Да, охуеть. Ебаная бюрократия.

Льюис снова кивнул.

– А знаешь, почему этот обсос не хочет нас в дом пускать? Потому что покупателя потеряет. Спешит. Когда слухи о проклятии расползутся, дом вообще не купят, даже если мы его очистим и справу о безопасности выдадим. Это, блядь, нормально вообще?

Нет. Совершенно не нормально, - покачал головой Льюис.

– Знаешь, что я хочу сделать?

– Что?

– Залезу сегодня ночью в дом и все там обшарю! – глаза у Деллы сияли так, будто в голове кто-то врубил портовый прожектор. – Буду перебирать вещи по одной, пока не найду нужную. Или сгребу в кучу все подозрительное, сложу в мешок и отнесу Петеру. Пусть разбирается.

Льюис вообразил, как Делла, облаченная в новенькую футболку, вылезает из окна, придерживая здоровенный мешок.

Ну охуеть же Санта.

– С ума сошла?! – яростно зашипел он, нервно оглядываясь, как будто ожидал под каждой машиной по копу. – Это взлом с проникновением и кража! Тебя посадят!

– Это если поймают, - жизнерадостно осклабилась Делла. – Но меня не поймают. Кстати. Я чего тебя тут караулила. Постоишь на стреме?

Впервые за двадцать пять лет Льюис пожалел, что так и не начал курить. Это был идеальный момент для сигареты – вытащить из пачки, прихватить губами, залихватски щелкнуть старенькой «Зиппо»…

Драматическая, блядь, пауза. Главный герой принимает судьбоносное решение, а зритель грызет пальцы от нервов: откажется? согласится? Здравый смысл или безумие. Порядок или хаос. Пиздец или не пиздец.

– Ты же не передумаешь, да? Если я откажусь.

Льюис медленно, осторожно потер кончиками пальцев лоб – как будто коснулся размокшего папье-маше. Ткни посильнее – и проделаешь дырку в черепе, явив миру картонные мозги.

Как минимум в одном Делла права: могут погибнуть люди.

Сохранение жизней важнее, чем неприкосновенность частной собственности.