— Неожиданно, — прошлась вдоль стен, пробегая пальчиками по шероховатой поверхности кладки.

— В чем именно? — Лёшка бросил на тумбочку ключи и прошел вглубь квартиры.

Сбросив с плеч рюкзак, Влада нервно сцепила за спиной пальцы. Вот и приплыли. Привет запоздалая робость, где же ты раньше была?

— Ну… я ожидала что-то мрачное, в более агрессивном исполнении. Возможно, оружие… не знаю.

Гончаров хмыкнул и принялся снимать футболку. Она так и приросла к стене, не ведая, куда спрятать глаза. Корчить из себя скромницу как-то поздно, да и было бы чего стесняться. Видала уже и голый торс, и то, что ниже. Но именно сейчас, в эту самую минуту, испытала такой прилив тепла внизу живота, что стало не по себе.

— Я не особо разбираюсь во всех этих тонкостях, — улыбнулся, подойдя к ней. — Нанял специалиста, рассказал, что не люблю захламленность, ненавижу красный, что хочу попроще, без выпендрёжа, вот он и сделал… под меня.

Влада сглотнула, окинув взглядом мускулистый торс. Ещё вчера жалась к нему, оглаживала широкие плечи, скользила руками вдоль гибкой спины, изнывая от желания стать с ним одним целым, а сейчас что-то переклинило. Нет, желание никуда не делось. Вон, едва стояла на ногах, смакуя долгожданную легкую дрожь, просто… Господи, аж не верится. Неужели сегодня она станет его во всех смыслах?

«Не стой истуканом, скажи хоть что-то», — приказала себе мысленно. Но как стояла, уперев взгляд в покрытый трехдневной щетиной подбородок, так и продолжила пялиться, не в силах пошевелиться.

— Мне нужно в душ, — спохватилась, подняв с полу рюкзак. — Можно?

— Конечно, — отступил назад Гончаров, освобождая дорогу. — Ты в порядке? — бросил в спину, будто почувствовав её раздрай.

— Да. Просто хочу освежиться.

Только оказавшись в не менее просторной ванной комнате, смогла перевести дыхание. Да что же это такое, а? Хоть плач, хоть головой лупись о стену. Что о ней можно подумать? То едва не просит трахнуть, то едва мямлит, растеряв непонятно где былую наглость. Нет, чтобы тоже снять футболку, намекая на готовность, так она взяла и всё испортила.

Не волновало её ни содержимое полочек, которые можно было изучить, не будь так взвинчена, ни прихваченное из дому соблазнительное белье.

В спешке выдавила первый попавшийся под руку гель, остервенело нанесла на кожу и принялась взбивать в густую пену, дрожа от холода. Каково же было её удивление, когда к ней в кабинку заявился абсолютно голый Гончаров.

— Ты что здесь делаешь? — растерялась, застыв с широко распахнутыми глазами. Одна рука взметнулась к торчащим соскам, вторая рухнула вниз, прикрывая выбритый лобок. Да, смешно. Не в её правилах стыдиться, тем более после вчерашнего, но, блин, мог бы и подождать.

Лёшка шагнул под ледяные потоки и понимающе хмыкнув, отрегулировал подачу на более теплую.

— Помогаю расслабиться, — мягко убрал её руки, окинул взглядом трепещущий от желания шелковистый живот и прижился к смутившейся девушке разгоряченным торсом, подавляя не столько ростом, сколько упирающейся в живот каменной эрекцией.

Влада опустила взгляд, рассматривая крупную головку, будто диво дивное и судорожно сглотнула. В горле ни с того ни с сего пересохло.

— Я и так уже расслабленна до предела, — улыбнулась нервно, чувствуя между ног жар.

— Нет, ты напряженна, — не согласился он, осторожно пройдясь костяшками пальцев вдоль нежной щеки и, обхватив пальцами подбородок, заставил посмотреть в глаза. — Знай, одно твое слово и я отступлю, — сказал хрипло, очерчивая большим пальцем манящую полноту губ. Были у него девственницы. В далеком прошлом приходилось иметь с ними дело, но тогда всё было по-другому. Тогда и ощущения были другими и ожидания. Возможно, он обманывал себя и окажись сейчас на месте Ладки другая девушка, он бы без раздумий нагнул её прямо тут, ничуть не заботясь о чужом наслаждении. Но с ней всё иначе. Мало полыхающих похотью глаз. Мало её готовности принять его чисто физиологически. Ему хотелось, чтобы она приняла его без тени страха и смущения. А они были. И страх, и смущение. Он прекрасно их видел. И то, как она сжимала бедра, пряча от него промежность, было тому ярким подтверждением.

Вся она, как оголенный нерв. Не дотронуться, не поласкать, как следует. От самого легкого прикосновения её била крупная дрожь. Как и его.

Её пухлые губы были совсем близко. Стоит податься вперед — и ощутит их нежность. Крышу сносило от одного только их вида, не говоря уже о мелькающих перед глазами картинках, на которых эти самые губы посасывают его член. С-с*ка-а-аа… нельзя о таком думать. Ещё не время. Задавит ведь, уничтожит бешеным голодом и животной страстью. С Ладой стоило запастись бетонной выдержкой и воистину титаническим терпением иначе разорвет на хрен.

Вода, падавшая на полыхающие страстью тела, казалось, тут же испарялась. Так жарко стало, так душно. Перед глазами всё плыло от перевозбуждения. А когда Гончаров наклонился, удерживая её талию слегка шершавыми ладонями, и с жадностью припал к налившейся перед месячными груди, у неё в прямом смысле онемели коленки.

Боже, если можно умереть от сладко-болезненного наслаждения, то почему она ещё жива? Он так жадно и жарко пожирал её, так втягивал в себя затвердевшие соски и ласкал их скользким языком, что она не удержалась и громко вскрикнула, чувствуя, как начинает оседать на пол.