Сняв тяжёлое пальто, я вешаю его на один из крючков на стене вместе с шапкой. Затем, стягивая перчатки, я отваживаюсь пройти в заднюю часть квартиры, где, кажется, есть только одна спальня. Это не может быть правдой. Оказавшись в спальне, я вижу пару мужских туфель возле шкафа, так что, очевидно, здесь спят мама и папа. Но есть ещё одна дверь, в самом дальнем углу.

Я морщу нос. Если я правильно помню, ни гардеробные, ни ванные комнаты не были характерными чертами жизни москвичей в советское время. Вместо этого людям приходилось сталкиваться с серьёзной нехваткой личной жизни. Могу ли я попасть в свою спальню, только пройдя через спальню моих родителей? Ничего себе, потенциал для неловкости бесконечен.

"Привыкай к этому", — говорю я себе и открываю дверь.

Первое, что я замечаю, это свою левую руку, лежащую на дверном косяке, без перчатки, с моим собственным кольцом на безымянном пальце.

Второе — в этой крошечной задней комнате, которая едва ли больше шкафа, находится детская кроватка.

Подождите. Подождите.

В углу мигает огонёк, и я вздрагиваю. Что это такое? Затем я вспоминаю, некоторые глухие люди устанавливают такие сигналы, чтобы предупредить себя, когда звонят в дверь или, кто-то открывает дверь.

Ошеломлённая, я иду проверить, едва в силах оторвать взгляд от своей руки, пока не добираюсь до гостиной, заглядываю через отверстие в маленькую кухню и вижу Пола, стоящего там с ребёнком на руках.

Нашим ребёнком.

ГЛАВА 24

Пол улыбается мне так застенчиво, как никогда в жизни, даже держа на руках ребёнка. Одной рукой он неуклюже показывает:

— Смотри, мама дома.

Это, должно быть, Валентина, наша с Полом дочь.

Я тяжело опускаюсь на один из стульев у обеденного стола, и Пол озабоченно хмурится. Он опускает Валентину на пол. Она достаточно большая, чтобы ползти, и счастлива делать это, пока он подходит ко мне.

— С тобой всё в порядке? Ты выглядишь бледной.

— Я чувствую слабость. Джози проводила меня до дома. — А сейчас я потеряю сознание от шока. В моей голове проносится судьба Великой Княжны Маргарет. Сначала я узнаю, что беременна, а через две недели у меня ребёнок.

Очевидно, я понимаю, что это разные вселенные, разные Маргарет, разные дети. Но на эмоциональном уровне мне кажется, что от зачатия до родов прошло всего две недели.

Пол снимает свои перчатки и прикладывает одну руку к моей голове, прежде чем убрать её назад и показать:

— Ты думаешь, у тебя жар? Это ведь не грипп, правда?

— Честно говоря, я думаю, что всё, что мне нужно, это поспать, — плюс немного времени, чтобы привыкнуть к этому.

— Неудивительно. Она стала спать намного лучше, но вчера вечером ей словно снова было шесть недель, не так ли? Просыпалась каждый час, — он вздыхает, и я понимаю, что он тоже устал. Но Пол отбрасывает в сторону свою собственную усталость. — У нас осталось немного супа. Я могу разогреть его, есть еще хлеб и сыр. Звучит неплохо?

Он хочет приготовить нам ужин, чтобы я могла отдохнуть. Наша дочь играет на полу, и эта уютная маленькая квартира принадлежит нам. По крайней мере, в одном мире всё должно быть так просто, так сладко. Мы влюбились друг в друга. Здесь люди женятся молодыми, и мы тоже. А теперь у нас есть семья. У нас общая жизнь.

— Ты что, плачешь? — Пол касается моих рук, прежде чем опуститься передо мной на колени.

Я отрицательно качаю головой, хотя в глазах у меня стоят слёзы.

— Я в порядке. Всё гораздо лучше, чем просто в порядке.

Он бросает на меня взгляд, явно недоумевая, откуда это взялось, но через мгновение целует меня в лоб и идёт на кухню готовить ужин.

Следующие два часа проходят как в тумане, в смеси обыденного и возвышенного. Некоторое время, пока Пол готовит, я играю с Валентиной на полу. В какой-то момент мне кажется, что я нянчусь с чужим ребёнком. В следующее мгновение меня снова осеняет. Это наша дочь. Пола и моя, наша.

Будет ли так выглядеть ребёнок Великой Княжны? У Валентины большие серые глаза, как у папы, но тонких кудряшки на макушке говорят мне, что она унаследовала сумасшедшие волосы Коваленко. Она, как большинство младенцев, но чем дольше я смотрю на неё, тем более особенной она кажется. Я вижу отцовскую улыбку, потом упрямый подбородок Пола. В ней я узнаю черты большинства людей, которых я люблю больше всего в своей жизни.

Мои родители назвали бы это генетикой. Мне это кажется алхимией, сияющим пространством между наукой и магией.

Даже обязанностей по смене подгузника недостаточно, чтобы заставить меня чувствовать себя менее благоговейно. Когда я снова беру Валентину на руки и вдыхаю запах её волос, меня охватывает тёплая дрожь, и мне кажется, что я могла бы держать её вечно.

Как только мы поели, Пол настоял на том, чтобы самому присмотреть за Валентиной. Он устраивается рядом с ней для построения пирамидки, пока я лежу на диване, когда внезапно гаснет ещё одна маленькая мигающая лампочка. Пол морщится.