— Интересная версия.

Его пальцы касаются щеки. Когти блестят в свете ламп. Острые. Завораживающе опасные. Так же, как опасен он сам. Как опасно мне находиться рядом с ним. Волк и человек — не пара. Глупо отрицать, что между нами есть какое-то безумное притяжение. Но ни в коем случае нельзя ему позволить перерасти в нечто большее. Опасно. Смертельно опасно!

Глаз не могу отвести. Чужие глаза мерцают, затягивают в самую глубину. В них отражаюсь я — поджавшая губы девчонка с растерянностью на лице. Девчонка, в чьих глазах он читает восхищение. Девчонка, запах которой он жадно вдыхает, не может надышаться, мечтает попробовать его ещё и ещё. Откуда я это знаю? Я там — на дне его глаз, пробираюсь в самую душу. Потому что он это позволил.

Огромная ладонь тянется вперед, словно боясь спугнуть.

Обнимает, легко вынимая из-за стола, и притягивая к сильному мужскому телу.

Холодно и горячо одновременно. От того, как близко, как чувствительно, словно все на оголенный нерв. От того, как кружит чужой палец у губ, как поглаживает их, заставляя раскрыться. Как он легко приподнимает меня одной рукой, словно я пушинка, и мир опрокидывается.

Нежности нет. Ураган. Жадный, бешеный, вездесущий. Он пьет меня, пьет мой стон, мою дрожь. Я задыхаюсь от жадности чужих губ, от легкой грубости, натиска. От того, как его пальцы вцепляются в мои волосы, распуская их окончательно, чуть оттягивают назад, делают поцелуй ещё острее и ярче.

Я вцепляюсь пальцами в его плечи, что-то тихо мычу, забывая обо всем. Есть только мужчина и женщина — и никаких проклятых принципов.

— Моя. Ты моя, Вольфран. Если хоть кто-то к тебе подойдет, если посмеешь с кем-то закрутить — горло ему разорву. Запомни!

Чужой рык резко вырывает из эйфории. На бледном чужом лице — упрямая злая решимость. Холодные глаза — как лед. Чужак.

Я взрываюсь в ответ на чужое давление, как это происходит всегда. Резко дергаюсь, наступаю ему на ногу и отшатываюсь. Эренрайте наблюдает с ленивой усмешкой. Жертва никуда не денется?

— Мне говорили, — чеканю ледяным тоном, мгновенно, как в старые-добрые времена, беря себя в руки, — что вы не имеете привычек принуждать женщину. Мы снова возвращаемся к началу разговора. Видимо, те, кто предан вам, не настолько хорошо вас знают.

Тонкие серебристые брови чуть приподнимаются в немом удивлении.

Мне удается шагнуть к двери, когда пальцы смыкаются на запястье капканом.

— Если ты думаешь, что оскорблять того, от кого зависишь, это хорошая идея, Майа-аари, — голос его становится неприятным, почти шипящим, — то ты ошибаешься. Ты, кажется, решила, что в ответ на мое спасение я должен осыпать тебя благодарностями.

Шаг. И я снова прижата… к стене. Его руки упираются по обе стороны от меня — ни шагу назад, за попытку побега — что-нибудь откусят.

Смеяться больше не хочется. Я забылась. Забылась и забыла, насколько оборотни непредсказуемы и опасны.

— Если я захочу, ты будешь для меня кем угодно. Вопрос лишь в цене, Майари, — как будто эхом из моего сна. — Поверь, я могу играть по плохому, — в его словах — лед, в его улыбке — жгучий мороз. От его пальцев тянется темная стылая дымка, окружая меня, — тебе же не захочется, чтобы пострадал твой замечательный полукровка? Или твоя подруга? Никто не потащит тебя в постель насильно, у меня полно желающих, — жалящие, жестокие слова, — но у тебя должок передо мной. И ты его вернешь.

Он наматывает на коготь мою прядь. А мне… тошно. Брезгливость охватывает. Обманулась. Приняла дешевку за бриллиант. А ведь не маленькая уже, Мая.

— И какой же, — криво усмехаюсь, — у меня долг? Вернее, чем вы хотите, чтобы я отплатила, раз уж вас так интересуют мои знакомые и так не интересую я в качестве любовницы?

На мгновение чужой взгляд меняется. Мне кажется, что в нем мелькает что-то живое, человечное. Как будто секундная жалость. Но, полно, это только кажется.

Через мгновение меня отпускают. Только для того, чтобы коснуться губами уха, шепча так нежно, словно любовную серенаду поет:

— Скоро сюда слетятся волчицы. Много-много уважаемых оборотниц из известных семей. Те, кого пугаю я, но привлекает мое положение и состояние. Моя, увы, непреложная обязанность — принимать их в течение определенного времени, развлекать, присматриваться и устраивать определенные испытания… вроде отбора. Вот только я не намерен делать выбор. Твоя обязанность — все это организовать. Помощники будут. И, в крайнем случае, сыграешь мою невесту…

Меня резко подпихнули в спину — и я буквально вылетела в холл, где уже стоял знакомый лис. Ирис взъерошил и без того торчащие волосы, недоуменно вытаращился на мой бледный вид и, подхватив под руку, потащил прочь. Хотелось бы надеяться, что окончание этого безумного дня будет более приятным.

Вот только, черная дыра бы его побрала, почему мне гадко и больно?!

Вечер и правда прошел спокойно. В разговорах на кухне с тетушкой Хеленой, в смехе простых слуг, в теплых подначках Ириса. Есть ведь нормальные оборотни!

Оказалось, что про оборотниц мне все же не соврали — был такой обычай. Каждый знатный неженатый альфа раз в несколько лет собирал у себя весь “цветник” в надежде встретить свою волчицу. Ту, что будет приятна его внутреннему зверю, ту, что сможет дать сильное потомство и вместе с ним повести клан.