Шрифт:
– Да мы вроде с резинкой.
Немой только хохотнул.
– Ты здесь первый раз, – спросил он Гудкова через пару минут.
– А ты нет?
– Не-а. В четвертый.
– Ничего себе. Это как?
– Да просто. Меня телохранителем покупают. Но не элита, а так, средней руки торгаши. На постоянку не нужен. Разрулится, скидывают обратно сюда. Работа специфическая, поэтому в витрину и на аукцион не выставляют, держат в гостинице до нового покупателя.
– И как тебе хозяева? Мне говорили, что бывает жесть.
Немой покивал с видом знатока.
– Агась. Бывает. Да мне-то все равно. Я свое дело делаю. Меня никто особо не трогает. Спец как-никак. Но живешь обычно с остальными, в кукольных домиках, и наслушался порядком. Слышал про совершенных отморозков. Жгут, режут, насилуют, иногда убивают.
Белый свет сменился ночным освещением. Гудков вздрогнул.
– Мой первый хозяин был заядлым охотником. Скупал Славиков на дичь машинами. Я таких любителей популять в людей даже на войне не видел. Как-то они с товарищами заскучали. Построили штук двадцать челов, повыкалывали им глаза и устроили ножевую охоту на слепых оленей… Один так вообще заставил мать новорожденного ребенка запечь и съесть… В общем, как повезет. Если попадешь в большой дом, скорее всего ничего хорошего. Если будешь единственным, может поберегут тебя.
Интеллигент был прав. Есть вещи, которые лучше не знать. Гудков старался выгнать услышанное из головы, но оно укоренилось и зацвело картинками.
– Ну, чего замолк?
– Думаю, что будет дальше. Когда меня отсюда заберут.
– Да что угодно, – хохотнул Немой. – А ты не знаешь, чего тебя сюда определили, а не на место службы?
– Нет. А что, это можно как-то узнать?
– Можно все, – загадочно ответил Немой и зашелестел простынями. – Все, хорош, отбой. И смотри, держи руки на одеяле. А то щас начнешь вспоминать свои подвиги.
Гудков и впрямь вцепился в несколько часов в спа-салоне, в бассейн и зал, в липкие приставания медсестры – как щитами он прикрывался всем этим от новых подробностей о жестокости мастеров. Мельком он пожалел Интеллигента, который наверняка видел куда больше того, о чем только слышал Немой. Но шаг за шагом мерзость наступала, разбивая хлипкую защиту Гудкова. В конце концов, Гудков перестал сопротивляться, и его затянуло в безумие и уродство кошмаров.
Глава 7
Первые дни Гудков иногда вздрагивал от мимолетной мысли, что вот-вот за ним придут и выдернут из размеренного упорядоченного комфорта. На свободные койки в их номере подселили сначала одного, за ним второго. Но надолго они не задержались, и их сменили следующие. И так каждый день. В этой череде сожителей они с Немым оставались константой, и скоро страх стать следующим притупился до легкого дискомфорта.
Немой оказался весьма осведомленным о жизни славиков – и обычных, и кукол, и даже челов. Как бывший ветеран, он охотно травил свои и чужие байки о жизни за пределами гостиницы. Большинство этих историй он хоть и выдавал за свои, но рассказывал их с едва заметной отстраненностью. Все эмоции выглядели наигранными, приторными. Гудкову была слегка неприятна такая подача – Немой зачем-то пытался казаться своим, хотя явно считал себя выше и Гудкова, и других славиков.
Они вернулись с завтрака.
– Похоже, наши соседи снова съехали, – хохотнул Немой и завалился на кровать.
Гудков последовал его примеру. До зала оставался еще час и можно было не бороться с сытой дремотой, а просто покемарить. Гудков зарылся лицом в свою подушку и в очередной раз порадовался беспечности своего текущего существования. Но заснуть не удалось.
Щелкнула входная дверь, и Гудков подскочил на кровати. Все здесь было по расписанию и если что-то выбивалось из привычного ритма – ничего хорошего это не сулило. Гудков бы так не дергался, не останься их в номере только двое.
В дверном проеме стояли двое. Не санитары и не охранники. Транспортная служба. Их лица Гудков хорошо знал. Они приходили за каждым из соседей. Игры кончились.
– Встать, – Гудков вышел в середину комнаты. Немой продолжал беспечно валяться на койке. – Оба.
Немой перевернулся на бок и уставился на транспортников.
– Что уставился? Встать, – и тут же Немого трахнуло током так, что он слетел с койки под ноги Гудкова.
Шли пешком. Гудкову казалось, что он побывал уже во всех закоулках Рынка – пешком или на Каре. Но транспортники вели их по узким проходам, напоминавшим коммуникационные коллекторы. От грубости голого бетона, скудного освещения и запаха сырости Гудкову было не по себе. Все это кардинально отличалось от уюта дизайнерских холлов Гостиницы и коридоров спортивного центра. Вряд ли эти тоннели откроются в хоть сколько-нибудь радужное пространство. Кадры из виденных когда-то фильмов смешивались с рассказами Немого, и Гудкова стала бить мелкая дрожь. Ему виделись казематы, уставленные свечами, люди в черных плащах, цепи, кандалы, слышались крики, приглушенные дверьми и стенами.
Немой тоже переменился. Гудков не видел его лица, только округлившуюся спину и опущенные плечи. Иногда у Немого шевелились уши, и Гудкову казалось, что это от злости. Но почему он раздражен? Не напуган, а злится?
Скоро воздух стал меняться. Подвальную затхлость разбавил теплый запах обжитого помещения. Они свернули в длинный коридор в конце которого, маячил черный прямоугольник двери. Гудков едва устоял на ногах. Обычная дверь теперь стала настоящим кошмаром. За каждой новый этап, новая реальность. И она может оказаться какой угодно. Он надеялся если не на лучшее, то на минимальные изменения. Но воображение из миллиона вариантов выбирало наихудшие, склеивало мини-сценарии как ноты в единую зловещую мелодию и крутило ее в голове. Зачем придумывать изощренные пытки, когда сознание может легко и без особых усилий выжечь человека изнутри за считанные дни?