Шрифт:
— Я устала лежать, — прохрипела и с трудом откашлялась, негодуя на свой хрипучий голос. — Всё тело отекло.
Объяснять что-либо было также бесполезно, как её неугомонные выкрики, однако чего не ожидала, так это сильного давления её ладоней на мои плечи, заставляющие опрокинуться спиной на кровать. Тело и без того подводило своей слабостью, а под силой медсестры вовсе отказывалось слушаться.
На секунду опешила от подобной наглости, чтобы в следующую секунду превозмогая окаменевшее тело, настойчиво сесть на кровати и зло уставиться на блондинку:
— Не много ли на себя берёшь? — хрипела я и оттолкнула в сторону назойливые руки. — Отвали!
Девушка одарила меня недобрым взглядом и, поняв, наконец, что я не собиралась падать в обморок, отступила. Прорычала что-то на немецком и вышла из палаты, громко хлопнув дверью, однако не успела я отойти от столкновения с наглостью, как она вбежала обратно. Дверь так и не закрылась, когда следом за медсестрой вошёл Томас, и я неосознанно поправила запутавшиеся волосы.
Мужчина зол и то, как выплёскивал свой гнев на наглую особу, заставляло в восхищении поаплодировать. Поймала себя на мысли, что впервые слышу цельную немецкую речь Томаса, а не отдельные слова и фразы. Чёрт возьми, это рай для моих ушей, но, к сожалению, блондинка быстро ретировалась из палаты, и Томас обратил своё внимание на меня. В неуверенности помахала рукой в знак приветствия, глубоко в душе опасаясь, что не весь гнев снизошёл на медсестру, и что-то приберёг для меня за непослушание. Ну, не могла я больше лежать! Не могла!
Но в противовес моим опасениям Томас улыбнулся и осторожно присел на край кровати, позволяя вблизи рассмотреть несколько новых морщинок вокруг глаз и откровенную усталость на глубине карего взгляда.
— Ну, привет, — прошептал и большим пальцем очертил мою проступившую ямочку на щеке. — Не хочешь прилечь?
Покачала головой и вцепилась руками в его локоть, не желая лишаться нежности прикосновений. С ума сойти! Прошла неделя, пролетевшая в одно мгновение, а Томас настолько приноровился к немецкой речи, что усиленный акцент искажал английский язык. Это не раздражало, как любителя чистого английского, напротив, восхищало своей экзотикой.
— Как себя чувствуешь?
— Как будто беспрерывно проспала сутки, — для наглядности попыталась сжать пальцы в кулак, но вышло откровенно дурно. — День и ночь смешались.
— Ничего страшного, скоро войдёшь в режим.
Недовольно поджала губы, наблюдая за уставшим, не выспавшимся мужчиной, и чувствовала себя последней дрянью — мало того, что умудрилась просрать неделю своей жизни, так ещё Томаса напрягла больничной тягомотиной.
— Мы же договаривались, — решила ему напомнить, указательным пальцем разглаживая морщинки у глаз. — Ты едешь домой и отдыхаешь.
— Обязательно, но только вместе с тобой.
И как тут удержать на лице маску крайнего неудовольствия? Снежная Королева треснула от натиска моей улыбки, которую скрыла в невесомом касании к губам мужчины. До мурашек по коже приятны услышанные слова и то, каким уверенным и непоколебимым тоном он говорил. Значит, не передумает, не бросит проблемную меня на произвол судьбы.
— Спасибо за цветы, — прошептала, переводя взгляд на благоухающие бутоны роз. — Жаль, домой не получится забрать эту красоту.
От духоты, больничной атмосферы и запаха препаратов не то, что цветы быстрее вяли, — пациенты не выдерживали и сбегали без оглядки.
— Если хочешь, в каждой комнате дома будет стоять по букету.
В заинтересованности покосилась на ухмыляющегося искусителя:
— Хочу!
Тихий смех был моей наградой, и я с чувством потянулась к мужчине, уткнувшись лицом в ложбинку на его шее. С тех пор, как открыла глаза и непонимающе оглядывалась по сторонам, единственной поддержкой был Мудак, которого у мудаком даже в мыслях было неловко называть. Ощутила ответные крепкие объятия и не сдержала судорожного вздоха, осознавая, что никому не было дело до меня. Ни мать, ни отец, ни тем более брат, узнав о приключившемся со мной несчастье, не поспешили бы на помощь. Мать бы, уверена, пустила скупую слезу и запричитала, когда отец зашёлся бы в оре, не сдерживая череду оскорблений в мой адрес. А Шейн… Шейн бы расстроился, что безумство бородача привело к всего лишь коме. Никому не было дело до меня, кроме Томаса.
— Меня гнетёт, что я проебала неделю жизни, — поделилась своими мыслями, перебирая чуть отросшие волосы мужчины на затылке. — Я ни черта не помню, что произошло в день Х, и от этого чувствую себя неполноценной.
— Совсем не помнишь тот день? — уточнил Майер, заставляя в задумчивости нахмурить брови:
— Помню, как уговорила тебя на завтрак в постель, — рассмеялась и теснее прижалась к мужскому телу. — Даже не надейся, что я забыла твои кулинарные навыки. Теперь не отделаешься!
Игриво заглянула в опьяняющий свод глаз, ощущая мелкую дрожь от глубины взгляда:
— Помню изумительный секс, — коснулась губами щетинистой щеки, медленно продвигаясь к манящей полоске губ. — Помню ласки, горячий язык… тебя внутри.
Опешила от неожиданного натиска губ и проворного языка, за считанные секунды оккупировавшего мой рот, и попыталась сильнее ухватить пальцами волосы на затылке, однако тело с трудом слушалось. Могла лишь упиваться ласками мужчины и ненавидеть себя за невозможность подарить ответный взрыв эмоций.