— Значит, в сердце, — говорит равнодушно и затягивается, отчего кончик тлеющей сигареты ярко вспыхивает.

— Ну и дурак. Сядь на стул, — ворчу просто из вредности. — Выше меня почти на голову. Неудобно.

— Коротышка, — пытается меня уколоть, но послушно садится. Стряхивает пепел в пустую железную банку из-под кофе.

— Куда там! Во мне метр семьдесят, да будет тебе известно, — выходит обиженно, совсем по-детски. Но мне все равно.

Пару секунд я залипаю на его шею, рельефную спину и широкие плечи. Он еще и пахнет… так волнующе притягательно… Не могу объяснить, но это точно лучшее из того, что удавалось поймать моему носу когда-либо. В общем, то, что вижу и ощущаю, пробирает до встающих на коже волосков.

Закусываю внутреннюю часть щеки.

Ой, Харитонова, что-то тебя несет не туда…

Отвлеклась я, собственно, помочь же хотела. Очень вовремя вспоминаю об этом, а то стою, как недалекая дура. Разве что рот не открыла. Или открыла?

Беру в руки стеклянный бутылек. Заливаю рану обеззараживающим раствором.

Да, то еще зрелище!

— Больно? — интересуюсь, невзначай дотрагиваясь до его плеча ладонью. Голос-то плывет как.

Робеть удумала, Александра?

— Нет.

Вот же врет! Вижу ведь, как сильно на скулах проступили желваки.

— Потерпи, я знаю, что щиплет.

— Ты че как с ребенком со мной? — возмущается, посылая в мою сторону взгляд, полный недоумения. Большой мальчик, ясно-ясно.

— Ладно, человек-робот. Не буду, — тяжело вздыхаю.

Сложный, похоже. Причем во всех отношениях.

Пальцами, которые почему-то трясутся, разворачиваю бинт и начинаю перематывать его плечо. Горячий какой, как будто у него температура. А может, так и есть?

«Просто горячий, Саш», — ехидничает злой, вечно стебущий внутренний гном.

— И давно? — спрашивает вдруг, раскуривая уже новую сигарету.

Дурная привычка, только что ведь курил. Странно, но меня это совсем не раздражает. Даже вдыхаю глубже, чтобы понять, чем это дело ему так нравится.

— Что давно? — не сразу до меня доходит, о чем он.

— Эти двое… спелись, — поясняет нехотя.

— Ну, — вытираю взмокшие от волнения ладони о джинсы. — Как тебе сказать. Это началось года два назад.

— Че? — сигарету чуть ли не роняет. Поворачивается. Бровь вопросительно вскидывает.

елки-палки. Не делал бы он лучше так. Прямо-таки катастрофа, а не парень. Это вам не рафинированные мальчики нашей гимназии. Беркутов и Абрамов не в счет. Но вот образ обожаемого мною Бондаренко навечно померк в первые же секунды моего «знакомства» вот с Ним. Сколько ему лет интересно? Двадцать? Больше?

Взгляд такой цепкий… Аж под самую кожу будто пробирается иглами.

— Ты че зависла? — спрашивает хмуро.

— Вспоминаю, — обманываю естественно. Не признаваться же, что элементарно засмотрелась на него. — Да, точно, более двух лет уже они неравнодушны друг к другу. Поняли, правда, не сразу.

— Ясно, — изрекает мрачно и тушит сигарету.

Не пойму: злится или нет. Влюблен в Алену или ему она просто нравится?

Поднимается со стула, закидывает свитер на плечо и уходит. Ни тебе «спасибо», ни «спокойной ночи». И борщ, который стоит на плите, есть он явно не собирается.

Чешу в задумчивости нос. Расстраиваюсь. Потому что осталась тут одна. Тяжело вздыхаю, допиваю свой чай, мою обе кружки, убираю медицинские принадлежности на место и тоже отправляюсь спать. Утро вечера мудренее…

*********

Алену и Рому утром я так и не вижу. Встаю рано, потому что очень плохо спала. Не помог мне чай от слова совсем. Какое-то время слушаю горластых петухов и читаю книжку, а затем готовлю на всех завтрак.

— Ты че не ложилась спать, рыжая? — этот голос теперь будет меня преследовать.

Молчу. Кинул меня тут вчера и ушел, ну прямо очень некрасиво.

— Ох, ребятки, поднялись? — а это уже бабушка Маша. — Илья, плечо-то как?

— Нормально.

— Сашенька-хозяюшка, и завтрак нам уже организовала, а я с давлением что-то прихворала сегодня, но пирогов напеку сейчас, — старушка гладит меня по голове.

От этого жеста на душе становится тепло. Наверное, потому что со своей бабушкой у меня отношения совершенно иные, довольно прохладные. Обычно наши разговоры не длятся дольше минуты. По правде говоря, мы не выносим друг друга. Чувство это давнее и взаимное.

— Оладьи всего-навсего, — пожимаю плечами.

— На один зуб, — слышу за спиной.