— Не начинай, — качаю головой.

Позволить себе перейти на «ты» я могу только тогда, когда поблизости нет никого из сотрудников больницы.

— Я скучал по тебе, — тянется к моей щеке и оставляет на коже поцелуй.

— Степ, — ухожу за стойку. — Не надо здесь этого делать.

— Детсад, Ален, честное слово! Да всем плевать на нас, мы взрослые люди, — качает головой.

— Прежде всего мне не плевать, — поднимаю на него недовольный взгляд.

— Хорошо, я понял. Завтра идем в кино?

— Не могу. Подруга выступает, и я обещала прийти на концерт.

— Да е-мае, Ален, а послезавтра после работы? — хмурит брови.

— Пойдем, — не сразу, но соглашаюсь.

— Ну и отлично, — его взгляд становится теплее.

К нам подбегает Вика, девочка с регистратуры, и Степа, в очередной раз тяжело вздохнув, отправляется работать. Потому что знает, афишировать наши с ним зарождающиеся отношения, я не хочу.

Смотрю ему вслед. И вот вроде нравится он мне, а я опять тону в сомнениях. Молодой, привлекательный мужчина, не женатый (что немаловажно). Профессионал своего дела и просто хороший человек.

Казалось бы, что еще нужно? Вот и я думаю, что…

— Парня привезли с ножевыми ранениями, — сообщает Вика, кивая в сторону двери.

— Якушева, оформляй срочную госпитализацию! — басит Василиса Константиновна, наша старшая медсестра. — Фролова, не спим! Мчим на помощь к Ливанову.

Киваю и направляюсь в сторону прибывшего. Медсестра скорой помощи докладывает мне о ситуации. Я бросаю взгляд на пострадавшего, и мое сердце пропускает удар.

— В сознании, потерял много крови, полагаю, что задеты внутренние органы…

Слова медсестры звучат фоном, но ни одно из них не доходит до моего сознания. Потому что в эту самую секунду, я испытываю самое страшное чувство на свете — страх. Липкий, всепоглощающий, пронизывающий острыми иглами вмиг одеревеневшее тело.

Это Рома. Мой Рома! И он… ранен. Его хотели убить? Как отца?

— Ален, вы меня слышите? С вами все в порядке? — будто сквозь вакуум доносится до меня взволнованный голос медсестры.

— Да, — силюсь собраться и вспомнить элементарный алгоритм действий.

Провожу беглый осмотр, выполняю нехитрые манипуляции, согласно своим функциональным обязанностям.

— Отмечаю бледность кожных покровов, холодный пот, частый малый импульс и падение артериального давления, потерял много крови, — сообщаю Ливанову.

— Готовим к хирургическому вмешательству, — кивает Степа.

— Лисица…

Узнал?

— Бредит, — шепчет медсестра.

А я лишь чувствую, как по лицу катятся слезы и все смотрю, смотрю на него. Не желая верить в то, что случившееся правда.

Я так мечтала снова встретить его в Москве. Но не так! Не здесь!

— Фролова, вы в порядке?

Степа. Отводит меня за локоть в сторону.

— Знаешь его?

— Да, — отзываюсь глухо. По ощущениям нож будто воткнули и в меня тоже.

— С таким настроем оставайся здесь, — говорит он холодно.

— Нет, — отчаянно цепляюсь за его халат. — Я с тобой. Пожалуйста. Степ, только умоляю, спаси его…

*********

Я решаюсь зайти в палату к Роману только спустя двое суток. Во-первых, ему нужен был покой. Во-вторых, с ним работала следственная группа. В-третьих, к нему приходили друзья и родственники, встретиться с которыми я не была готова. Ну а если откровенно, то я просто трусливо откладывала этот момент. Признаю.

Тревога все еще не отпустила, хотя самое страшное осталось позади. Парень жив и обязательно восстановится. Это главное.

Открываю дверь. Первые шаги даются мне крайне тяжело. Как и первый Его взгляд: колючий, недоброжелательный. Сейчас он смотрит на меня совсем иначе. Не так, как позавчера.

— Здравствуй, Ром, — мой голос предательски дрожит. — Как ты?

Я итак знаю детальную информацию о его состоянии, но это первое, что приходит на ум.

— Так ты вполне себе реальна, — хмыкает он.

Я подхожу ближе. Еще там, стоя в операционной, слева от Ливанова, успела заметить, что Рома за эти годы сильно возмужал. Он стал крупнее, черты лица слегка изменились, приобрели еще большую брутальность, но как бы то ни было, я все еще вижу перед собой того восемнадцатилетнего парня, которого так горячо любила. Парня, отношения с которым разорвала по собственной воле.

— А тебе идет форма, Лисицына, — проходится оценивающим взглядом по моей фигуре, и в этот момент я едва дышу, ощущая, как начинают гореть щеки.