Цыбин? Я не ослышался? Будущее биологических наук? Прыщавый додик в окулярах, всю дорогу тусующийся за первой партой? Теперь ясно за какие заслуги они притащили его ко мне на вечеринку.

Конец тебе, червь книжный. Урою. Закопаю вместе с энциклопедиями.

— Дальше, — требую я и сжимаю шею Пилюгина, надавливая на болевые точки.

— А-а-аа… не надо… Мешок на голову и… фф… повезли.

Мешок на голову и повезли. Сука… У меня слов нет цензурных.

— В подвал… отвели, отпусти… Беркут отпусти, ппппожа луйста, — ноет эта тварь. — А потом… игра началась. Все… от отпусти, а…

— Кто пистолетом в нее целился?? Кто, мразь?

Одно движение. Захват. Выворачиваю ему руку.

— А-а-аа, не наа-а-адо! — воет, моля о пощаде.

— Кто? — сквозь зубы.

— Ян… Ян, она… раз де ваться… не хотела.

Как не грохнуть его, а? Где взять выдержку. Где?

— А ты? — выкручиваю сильнее, вспоминая, что сам Абрамов заявил о том, что Лиса разбила Пилюгину голову.

— А-а-а-а… Беркут… боооольно!

Вывих плеча ему обеспечен. Но мне как-то параллельно.

— За что она тебя ударила?

Сжимаю челюсти до хруста. Теперь пазл того вечера собран. И мне остается только восхищаться стойкостью и смелостью девчонки. Девчонки, которая вообще оказалась там случайно.

— Поймал… е е… чтоб не сбежа…аа…ла.

— Конченые, — встаю, брезгливо вытирая руки. — Трогали ее?

— Нет, — пыхтит он в ответ.

— А бил кто? — поддеваю морду носком ботинка.

— Никто, — машет головой, — никто точно… точно Беркут… никто.

Значит, я прав. Что-то произошло с ней после. На лице в ту ночь ничего не было стопроцентно. И опухших полос на бледной коже тоже. Слишком жадно я ее разглядывал.

— Рядом с ней увижу — сядешь в инвалидное кресло. Усек? — предупреждаю, ощутимо надавливая подошвой на щеку.

— Ддда, ппппрости, я… не хотел.

Сплевываю рядом и ухожу. Врет мразь.

Звенит долбаный звонок. По расписанию геометрия. Минус Пилюгин. Полагаю, он благоразумно отправился в травмпункт с отрегулированным до нужного мне положения плечом.

Циркуль распинается у доски, разжевывая отупевшим выпускникам понятие центральной и осевой симметрии. Грановская пытается отвлечь меня своей задранной «по самое не хочу» юбкой. Кладет руку мне на колено. Гладит, направляясь выше, но я раздраженно сбрасываю ее когтистую лапу. Не тот настрой совершенно. Перед глазами все еще стоит смущенный и растерянный взгляд Лисицыной. Опущенные ресницы, искусанная до крови на нервной почве губа. Пылающие щеки под моими пальцами. Она не собиралась что-либо рассказывать. Сам выясню, раз такая упертая.

Собственно так я и поступаю. Нарочно жду, когда все ушуршат на перемену. Откидываюсь на спинку стула. Сверлю взглядом классного руководителя. Она щелкает мышью и невозмутимо пялится в экран, периодически поправляя очки в толстой оправе.

— Элеонора Андреевна, а где Лисицына? — спрашиваю, пытаясь игнорировать бесящие щелчки компьютерного грызуна.

— Что? Донимать некого, Беркутов? — отвечает вопросом на вопрос.

— Пфф, переживаю за наш математический тандем. Мне отчитываться перед Невзоровым. Время идет, занятия по подготовке к ЕГЭ она не посещает. А там же в голове опилки, — многозначительно вздыхаю.

— Заболела Лисицына. Выйдет — начнете заниматься, — не отрывая взгляда от монитора, произносит она.

— Заболела… — повторяю вслед за ней.

Думаю. Почесываю бровь.

— А по поводу лица что скажете? Или сделаете вид будто не заметили? — интересуюсь открыто.

Циркуль тут же заметно напрягается. Поджимает тонкие губы и недовольно косится в мою сторону.

— Сказала, что ударилась о шкаф, — выдает гениальное в ответ.

— Это просто смешно ей богу, — фыркаю я.

— Так Роман! — противным менторским тоном. — Отправляйся на химию.

— Усопший в тысяча девятьсот седьмом Менделеев точно подождет.

— А Маргарита Семеновна вряд ли! — ворчит Циркуль в ответ.

— Что у Лисицыной за семья? — игнорирую ее угрозы.

— Личности родительской общественности, а также семьи воспитанников Гимназии не подлежат обсуждению с учащимися, Роман, — чеканит сурово.

— Ну ясно, — возвожу глаза к потолку и встаю.

А на что я, собственно, рассчитывал? Это же циркуль.

— Роман, — обращается ко мне она, когда я уже почти у двери.

Оборачиваюсь. Вскидываю бровь в вопросительном жесте.

— Оставь эту девочку в покое. Ей итак по жизни тяжко, — сообщает она нехотя.

И что бы это значило…

*********

Все-таки друзья у Лисицыной — дегенераты. Слушаю их кряканье в столовой. Перетирают в пятницу за обедом тему исчезновения Лисицыной. Я весь обращаюсь в слух, но ничего полезного эти слюнтяи не изрекают.

— Она не берет трубку…

— Да, со мной тоже на связь не выходит, — соглашается Паша.