Внутренности стягивает будто жгутом. Горячий стыд опаляет кожу. Потому что мальчишка начинает творить какое-то безумие. Он с жаром углубляет поцелуй и сжимает пальцы, запутавшиеся в моих волосах, заставляя непроизвольно откинуть голову. Кусает мою губу, облизывает. Снова целует глубже, касаясь своим языком моего.

Это что вообще…

Сбой системы, точно. Если бы я была роботом, то объяснила бы происходящее именно так.

Вот значит, как должно быть… Это моя последняя мысль. Потому что после — я не соображаю совсем. Перестаю бороться и позволяю ему проделывать все эти невообразимо прекрасные вещи, задохнувшись от собственных ощущений, которые вдруг захлестывают меня помимо воли…

Глава 23

РОМАН

Не знаю, зачем я делаю это…

Наверное, просто хочу, чтобы она закрыла рот.

Перестала вести себя как дрянь.

Перестала дерзить мне.

Из себя выводит этот ее язвительный тон, летящие заточенными стрелами предположения и открытая провокация. Возомнила о себе невесть что! Понятия ведь не имеет о чем говорит…

Заставить ее замолчать. Именно эту цель я преследую в тот момент, когда зажимаю Лисицыну у двери и стремительно сокращаю расстояние между нами. Те жалкие, считанные сантиметры, разделяющие нас.

Ей, естественно, не по душе такой поворот. Пытается меня остановить. Упирается ладонью в грудь и протестующе плотно сжимает губы. Розовые, пухлые, зовущие… Мне всегда нравилось смотреть на них, хоть я и не предавал этому какого-либо значения. Просто красивые губы вот и все. Лисицына ведь тоже, в конце концов, человек. Да к тому же, девчонка как никак! Что у нее губы красивыми быть не могут, что ли?

Запускаю пальцы в ее мягкие волосы. Мычит мне в рот, старательно борется со мной, сопротивляется, и, отчего-то наряду с досадой, я чувствую все большее желание сломать ее.

Мне надо, чтобы она сдалась. Проиграла. Потерпела постыдное поражение и замолкла.

Мне нужно стереть с ее лица выражение заносчивого Победоносца.

Уж больно она увлеклась, даже не подозревая о том, что заставила кровоточить старые, но до сих пор незажившие раны.

Тему отца ей вообще поднимать не следовало… На секунду перед глазами мелькает отвратительная картина.

Парк. Толпа возбужденных детей и порядком подуставших от их капризов родителей. Качели-карусели. Восьмилетний я. Тридцать первое августа. Горячая пора перед школой… Мне в первый класс идти. Я этого очень ждал.

Отец смеется. Он всегда мной гордился. Говорил, что я стану лучшим. В классе, в школе, в спорте. Везде…

В тот день Саша Беркут все-таки нашел время для своего любимого сына.

Забросил все дела, наплевав на график, в котором не было места даже для пятиминутки с кофе, распустил охрану и посвятил свое драгоценное время мальчишке, так давно об этом мечтающему.

Я погружаюсь в чертовы воспоминания. Они душат меня до сих пор. И никогда не отпустят. Слишком живые, слишком болезненные. Особенно во снах.

В воздухе витает запах сахарной ваты и попкорна. Он так прочно въелся в легкие! Не вытравить. Не забыть! Как и следующее мгновение. Клоун, проходящий мимо. Секунда — и отец на земле.

Упал. А я не могу понять, что такое…

Хор голосов. Смех. И люди сперва даже не обращают внимание на лежащего на тротуаре человека, истекающего кровью. И на испуганного мальчика, в ужасе наблюдающего за тем, как сильный папа не может встать.

Чей-то крик. Его переворачивают.

Я никогда не забуду…

Нож, воткнутый по самую рукоять в печень. И алую-алую кровь, заливающую его любимый джемпер. Бежевый, с тонкой полоской. Мать подарила ему его на день влюбленных…. Он так любил его надевать!

Сжимаю Лисицыну сильнее, зажмуриваюсь до цветных, мигающих точек перед глазами. Целую ее. Чтобы забыться, возможно. Чтобы выкинуть сейчас из головы тот эпизод, о котором она невольно напомнила!

С удовольствием замечаю, что девчонка напугана и дрожит. А еще чувствую грудью, как гулко колотится ее сердце, барабанной дробью отдавая мне прямо в ребра.

Открываю глаза. Смотрю на нее.

Разволновалась, раскраснелась. А храбрилась-то, храбрилась! Нос задирала! Все, как всегда. Не рассчитала свои силы, дуреха!

Ее тело напряжено, оно натянуто как тетива. Честно говоря, не припомню, чтобы кто-то из девчонок вот так зажимался рядом со мной, скорее даже наоборот, они всегда напрочь теряли голову и блаженно таяли в моих руках как щербет на солнце.

А Лисицына… не сдается ни в какую.

Чуть отклоняюсь и, повинуясь дурацкому порыву, провожу языком по блестящим, влажным губам. Лиса сперва вздрагивает, а потом и вовсе замирает. Как-будто в оцепенение впадает, чем я тут же незамедлительно пользуюсь.