Пальцами левой руки нетерпеливо давлю на скулы, вынуждая девчонку открыть рот. Минуя дрожащие уста, наконец, пробираюсь глубже, касаясь ее языка.

Ее длинные ресницы отбрасывают тень и трепещут, грудь высоко вздымается. Щеки вспыхивают ярким румянцем, дыхание учащается, и я без зазрения совести питаюсь этим ее страхом. Пью его, забираю себе. Она больше не сопротивляется, хоть и по-прежнему не отвечает из вредности. Иначе, это была бы не Лисицына, верно?

Запах земляники (теперь я вдруг понял, что это она) щекочет ноздри, а от ощущения мягких, дрожащих губ начинает не по-детски крыть, хоть поцелуй-то этот по сути выходит совсем пионерским…

Левой рукой удерживаю ее волосы, чуть оттягивая назад. Так, чтобы не могла отодвинуться и отвернуться, пальцами правой — с нажимом веду от мочки уха к подбородку, спускаясь ниже.

Внутри меня клокочет черная злость.

Как же она меня бесит! Прямо ненавижу! Почему, почему не умеет закрывать рот вовремя!?

Сжимаю тонкую шею, подаваясь еще сильнее вперед.

Лисицына, задыхаясь от моего напора, обреченно охает. Цепляется за мою рубашку трясущимися пальцами, в попытке отодрать от себя.

Вздрагивает всем телом и рвано выдыхает в тот момент, когда я начинаю безжалостно и грубо терзать ее губы: кусать, ласкать. Наказывая за длинный язык.

Меня и самого отчего-то трясет. Будто озноб нападает. Лихорадка. Сдавливаю хрупкое плечо, ощущая, как горит ее кожа под тонкой тканью школьной блузки, застегнутой, как обычно, наглухо. До самой верхней пуговицы.

Строит из себя послушницу монастыря… Как же!

Взбесившись отсутствию отчего-то нужной мне реакции, еще сильнее стискиваю тоненькую девчонку в руках. Сжимаю вспотевшими ладонями узкую талию, вынуждая прогнуться в спине.

Она такая худенькая и почти прозрачная, что в какой-то момент я боюсь тупо раздавить ее. Но вместе с тем завожусь все больше, ведь девчонка по-прежнему — лед. Позволяет мне делать то, что хочу, но при этом — в ответ абсолютно ничего. Айсберг.

Неожиданно для себя самого меня захлестывает… Горькое и едкое чувство, привкус которого чувствуется на губах. Обида. Она проникает под кожу, стремительно растекаясь ядовитой жижей по венам. Отравляя настырные мысли.

Уж с Князевым она, должно быть, не так холодна! Или с тем своим гопником на черной приоре.

Бесит. Как же бесит!

Ненависть к однокласснице яростно жжет грудную клетку.

Сжимаю в кулаке волосы и толкаю сильнее к двери, врезаясь в худенькое тело, и поцелуй мой становится настолько отчаянным, что я не сразу замечаю стук в гребанную дверь.

Звук просачивается словно сквозь вату.

Алена ощутимо толкает меня ладонями.

Один раз. Еще.

Смотрю на нее поплывшим взглядом.

Глаза полыхают костром ярости, и в них палящими искорками пляшут на пару возмущение и стыд. Моргает часто-часто.

С возвращением! Отмерла статуя Свободы.

Влепляет мне хорошую пощечину. Особенно звонко прозвучавшую в угнетающей нас обоих тишине кабинета.

Настойчивый стук в дверь и голос Циркуля — вот вообще меня сейчас не волнуют.

Залепила ПОЩеЧИНУ. МНЕ!

Несколько секунд пялюсь на Лисицыну, пышущую гневом. Что до меня… засадила она от души. Но я, находясь в состоянии «отвал башки», опять делаю это. Целую. Снова.

Ответь, дура!

Мне, наверное, нужно было это тогда как гребаный воздух, которого не хватало. Пойму я позже.

Дерется на этот раз, вырывается, как ненормальная, вынуждая нахмурить брови, отодвинуться от нее и привалиться плечом к стене, тяжело дыша. Прикрыть глаза. Всего на секунду.

Залепила мне пощечину, уму непостижимо!

Я перевариваю происходящее, а Лисицына тем временем впадает в словесную кому. Ну хоть какой-то плюс.

Кажется даже стены давить начинают.

Смотрю на девчонку.

Стоит Растрепанная. Смущенная. С ярким алеющим румянцем, горящим на щеках. Глаза на мокром месте. Опускает взгляд в пол и отворачивается. Трясущимися руками подхватывает упавший с плеча в пылу спора рюкзак.

— Кто. Тебя. Просил? — осевшую густым туманом немую тишину разрывает ее надтреснутый голос.

— Сама виновата, — отвечаю мрачно. Достаю из кармана ключи, потому что там, за дверью, судя по галдежу, уже построился весь педколлектив нашей гимназии.

— Лисицына! Беркутов! — разрывается Циркуль. — Вы что там делаете? Немедленно откройте!

Лиса дергается от неожиданности. Вся на нервяках. Трясется как заяц. Смотрю на то, как она, краснея пуще прежнего, поправляет волосы, и не могу сдержать смех. Получая в ответ полный ненависти и презрения взгляд.