Очень скоро я практически утратил связь с реальностью. Тело постоянно сотрясала дрожь. Дыхание сделалось прерывистым, тяжелым. У меня больше не было сил, чтобы прятаться от струй ледяной воды или чтобы запихивать в себя краюхи черствого хлеба. И во тьме начали мерещиться голоса.

Я больше не понимал, когда я действительно слышу молитву в ушах и стараюсь повторять ее ослабевшим голосом, чтобы избежать боли, а когда меня мучают кошмары и слуховые галлюцинации. Остатки сознания подсказывали, что это горячка, симптом предсмертной агонии.

— Мама, забери меня отсюда, пожалуйста, — шептал я в бреду во тьму. — Я устал. Я так устал.

Иногда она отвечала мне. Но я не помнил ее слов. Иногда я чувствовал обиду за то, что я все еще тут, все еще вынужден терпеть. Ведь я вытерпел уже больше чем достаточно. Так много, что конец перестал страшить.

Всю жизнь я панически боялся смерти. Полагал, что не может быть ничего страшнее неизвестности. Но теперь мне так не казалось. Даже если меня ждет «ничто», в этом «ничто» не может быть боли, страданий, отчаяния, несбывшихся надежд. Может быть, в нем даже есть покой.

Сложно сказать, что удерживало меня от попыток ускорить конец. На то, чтобы разбить голову о каменный пол или стену, у меня бы уже просто не хватило сил. Но этого, наверное, вовсе и не требовалось. Было достаточно, чтобы мозг отдал команду «Хватит» мучившемуся в агонии телу, и позволил ему перестать бороться с врагом, сжирающим его изнутри.

Но было что-то, не позволяющее мне смириться. Какое-то сюрреалистичное упрямство, не оправданное логикой, за которым не стояло никаких расчетов, никакой реальной надежды. Я держался за него, как утопающий за соломинку, не думая о том, что вокруг — бескрайний ледяной океан, в котором не ходят корабли. Я терпел, когда уже невозможно было терпеть. Заставлял себя вновь и вновь открывать глаза, ползти, слизывать с камней жидкость, чтобы не умереть от обезвоживания. Я продолжал жить вопреки всем законам анатомии. Вопреки всему.

Когда крышка люка в очередной раз отворилась, я уже никак не отреагировал на это. Не заинтересовало меня ни отсутствие прожектора, ни задержка с подачей воды. Ни ослепительный свет, ни ледяная вода уже не могли всерьез увеличить силу моих страданий. А значит, есть они, или нет — мне было все равно. Тишина была со мной долго, прежде чем в лицо ударил слабенький свет ручного фонарика, от которого я вяло прикрылся ладонью.

— Невероятно, — услышал я удивленный шепот генерала Чхона.

Это не удивило и не взволновало меня. Я был окружен призраками и галлюцинациями почти все время.

— Фантастическая, невообразимая жизнеспособность, — произнес голос Чхона. — Невероятное, восхитительное упрямство! Всю свою жизнь я искал кого-то, кто мог бы сравниться с тобой, триста двадцать четвертый. Порой мне казалось, что нашел. Но каждый раз ты умудрялся удивить меня снова.

— Ты мерещишься мне, Чхон, — прошептал я.

— Нет, я не галлюцинация. Я стою здесь, над этой вонючей ямой, в которой ты гниешь! Такой же живой и здоровый, как в тот день, когда ты решил, что способен померяться со мной силами — ты, жалкий, упрямый, тупой пробирочный сукин сын!

Я голосе Чхона послышались нотки гнева. И лишь в этот момент остатки моего сознания задались мыслью, может ли быть так, что он существует в реальности.

— Что, я сумел тебя задеть? — прошептал я, измученно улыбаясь и невольно начав смеяться, подавившись кашлем.

— Гребаный дебил! Ты не понимаешь ни черта в том, как устроен мир! Не видишь ни своей миссии, ни своих врагов! Не понимаешь как, с кем, ради чего надо сражаться! То, что ты называешь своей «личностью», своими «убеждениями» — сплошное сраное сосредоточение наивного идиотского дерьма. Один большой дефект. Лучшее, что можно сделать с твоим уникальным телом, которое инфицировал паразит в виде никчемного и бесполезного «Я» — это перезагрузить твой мозг, сформатировать, очистить от чертового вируса! Не беспокойся — я обязательно найду способ, как это сделать.

— Ты можешь только убить меня, Чхон. Живым ты меня никогда не получишь.

— Ты же знаешь — я всегда получаю то, что мне требуется.

— Больше нет. Я показал всему миру твоё истинное лицо. Я не знаю, как ты смог стереть себя изо всех баз данных. Но это больше не имеет значения. Потому что твою рожу видели сотни миллионов людей. Моя смерть ничего не изменит. Ты уже проиграл.

— Как же ты глуп!

— Давай, убей меня. Пока я здесь, пока я слаб. Потому что иначе я выберусь отсюда и найду тебя. Я доберусь до тебя, и вытрясу твою дьявольскую душу из твоего тела. И никто, ничто не остановит меня. Клянусь.

Ответом мне был лишь сатанинский смех.

А затем галлюцинация исчезла — и я провалился в забытье.

§ 14

— … какого чёрта?!

Обрывок фразы долетел словно из другого мира. Голос был похож на Гриза. В нём была слышна ярость и нечто похожее на страх. Скорее всего — галлюцинация, как и все остальное. В лицо ударил луч прожектора. Я едва изыскал силы, чтобы прикрыть глаза исхудавшей ладонью.

— Да ты посмотри на него! — вскричал Гриз. — Это же ходячий труп! Мы не можем показать его им! Ты хоть понимаешь, что после этого начнется?! А если его отсюда заберут?!