— Я не перестану оглядываться через плечо, пока не окажусь подальше от этого места, где мы так сильно наследили, — признался я.

— А я — никогда не перестану, — угрюмо сказал Ши. — Что и тебе советую.

Грузовик вдруг остановился. За нами притормозил внедорожник евразийского производства. Водитель, смуглый мужчина в чалме, выжидающе уставился на нашу машину. Как и мы, он явно нервничал, оставаясь на открытом месте.

— Все в порядке. Это за мной, — ответила на мой вопросительный взгляд Клаудия.

Я вздохнул и кивнул.

— Выйдешь со мной на минутку? — предложила она.

Машины стояли на перекрестке двух занесенных песком ухабистых пустынных дорог, около покосившейся от времени бетонной автобусной остановки, в паре миль от химзавода, который все еще виднелся вдалеке. Клаудия дала знак водителю джипа, чтобы тот подождал. Мы отошли на пару шагов и спрятались под сенью остановки.

— Жаль, что ты не с нами, — сказал я.

— Я — не боец. И я уже не молода.

— Выглядишь помладше меня.

— Ты всегда был хорош в комплиментах. Но, так или иначе — у меня другие задачи.

— Я понимаю.

— Теперь ты сам отвечаешь за свой отряд.

— Лейла мне здорово в этом помогает, — не без иронии сказал я.

— Все равно последнее слово теперь будет за тобой. Если позволишь дать тебе совет — будь крайне осторожен. Вплоть до маниакальной паранойи. Никому не доверяй. Лучше не говори никому о вашем местонахождении и ваших планах. Никому! Даже мне.

Несмотря на последнюю фразу, я прекрасно знал, кого она на самом деле имеет в виду, делая ударение на каждом слоге в слове «никому». Клаудия поняла это по моему взгляду. Вздохнула, покачав головой.

— Поступай, как знаешь. Я не вправе тебе указывать. Но…

— Спасибо тебе, Клаудия, — прервал я ее, чтобы не слушать то, что последует за «но». — За всё.

— Береги себя, Дима, — пожелала она на прощание, обняв меня. — И ешь получше, прошу тебя. Твои рёбра всё ещё способны уколоть.

— Обязательно, «мамочка», — беззлобно съязвил я.

§ 17

Много часов утомительного пути на грузовике по бездорожью привели нас в Голестан — поселение, о котором я слышал лишь смутно, и никогда в жизни не думал, что в нем окажусь.

Оно выросло на территории бывшего живописного национального парка недалеко от ирано-туркменской границы. Во время Иранской войны здесь был основан лагерь ООН для беженцев, эвакуированных из зоны американского тактического ядерного удара — того самого, что нарушил почти столетний безъядерный период в воинственной истории человечества. В годы Индо-Пакистанской войны, уверенно закрепившей нарушение человечеством ядерного табу, лагерь вырос, как опухоль, почти до миллиона человек, тут начали строить первые капитальные сооружения. Однако стихийное поселение, погрязшее в нищете, голоде и антисанитарии, стало жертвой Апокалипсиса — более 95 % населения вымерло в Темные времена от голода, холода и «мексиканки». В 2061-ом, когда в Голестане были основаны форпост «Красного Креста» и центр Хаберна, здесь насчитали порядка 5500 человек, и численность продолжала стабильно уменьшаться на 200–300 в год вплоть до начала 70-ых, когда поселение дождалось своего первого озоногенератора, парка солнечных панелей и современной водоочистной установки. Это стало катализатором роста, и население постепенно вновь выросло до 10 тысяч, в пределах которых оно держалось и до сих пор.

За годы своего существования несчастное поселение так и не взяла под свое крыло ни одна из сверхдержав. Долгое время оно находилось под влиянием Консорциума, так как находилось на периферии иранских нефтегазовых месторождений, которые, хоть и были почти истощены, все еще не утратили промышленного значения — в это время порядок в городе, кроме местного ополчения, поддерживал военизированный персонал ЧВК «Инновейшн дифенс». Однако к концу 70-ых месторождения окончательно истощились, и корпорации утратили интерес к этой глухомани. В начале 80-ых к власти пришли сторонники самопровозглашенного «Великого аятоллы», объявившие тут жесткие законы шариата. Однако роковой ошибкой исламистов стало насилие в отношении сотрудников Красного Креста и центра Хаберна, после которого их изгнали посланные Содружеством миротворцы. Однако и они задержались тут ненадолго. Во второй половине 80-ых Голестан попал в зону влияния Евразийского Союза, здесь была создана ячейка Компартии и некоторое время квартировался небольшой гарнизон Народно-освободительной армии — вплоть до 93-го, когда им пришлось уйти по условиям мирного договора с Содружеством.

К началу 96-го было совершенно непонятно, кто именно удерживает здесь власть. Однако здесь был небольшой аэродром, связывающий это место с внешним миром, где позволяли взлет и посадку всему, что способно было летать и платить за себя пошлины. И это делало Голестан хорошим временным перевалочным пунктом для тех, кто по самым разным причинам не жаждал посещать территорию цивилизованных государств.

— Ну наконец-то место, где есть выпивка, — заметил Джером.

Этот комментарий он отпустил, когда мы вошли в полутемный бар, он же харчевня, он же гостиница, он же всё, что душе угодно — бордель, притон, казино и место для рандеву самого разного рода. Поморщившись от звучания музыки из дурно хрипящего динамика и витающего в помещении табачного дыма, я ощутил флэшбэк — память вернула меня в «Однорукий бандит» в Свештарях и другие такие же злачные места, где я бывал, скитаясь с Локи и Эллоем по Центральной Европе под личиной евразийских карателей.

— Обязательно накатим с тобой, дружище, — положив руку на плечо Джерому, заверил Ши. — Я по этому делу очень соскучился. Но вначале давай встретим наших ребят. Вон они, там, за дальним столиком!

Кореец приветственно махнул рукой, и ему ответил таким же взмахом человек в капюшоне, в котором я лишь теперь узнал Гэвина. Рядом с ним сидела, крепко держа мужчину за руку, худощавая женщина с татуировками и в черном платке — та самая Кира, которая вместе с ним была освобождена из «Чистилища».