Сэр Уоллес умолк, будто отдавая должное упомянутым людям.

— Никто не задумывался о «Смарт Тек» в каком-либо контексте, помимо сугубо положительного, ни в Темные времена, ни в последовавшую за ними раннюю эпоху возрождения, во время которой формировался ландшафт нового мирового порядка. За это время консорциум обрел свои нынешние очертания и невероятно окреп. Он интегрировался в новый мировой порядок и в новое сознание людей очень плотно и гармонично. Реализовал беспрецедентную по своим масштабам имиджевую кампанию, завоевал сердца и умы. Лишь немногие экономисты, мыслящие категориями Старого мира, говоря о консорциуме, припоминали забытые слова вроде «траст» или «картель». Но больше было тех, кто не менее убедительно доказывал неприменимость старых законов в новой реальности, обосновывал пользу и безальтернативность монополизации. Что до меня — я трезво оценивал ситуацию. Я никогда не скрывал, что между мной и главами консорциума давно существовало взаимопонимание, которое, как я полагал, основывалось не на сиюминутной общности интересов, а на общем видении глобальной перспективы. Приоритет глобальных ценностей и перспектив над частными, на мой взгляд, должен быть совершенно очевиден для людей, контролирующих ресурсы, несоизмеримо превышающие объем, необходимый для удовлетворения любых их индивидуальных потребностей. Эти ресурсы становились чем-то большим, чем просто богатством — инструментом влияния на мир, вкладом в развитие цивилизации, достоянием всего человечества, которыми они умело распоряжаются и приумножают во имя не только своего собственного, но и общего блага. И до определённого времени лидеры консорциума вели себя как мудрые, стратегически мыслящие люди, осознающие ответственность, которую влечёт за собой владение такими ресурсами. Я был совершенно уверен в их готовности снова, как в Темные времена, мобилизовать эти ресурсы, если это потребуется для отражения новой угрозы, если таковая нависнет над человечеством. И поэтому я не использовал свои полномочия, чтобы лишить их этих ресурсов или уменьшить их влияние, ограничив их право действовать между собой согласованно, как это принято было делать в Старом мире.

Протектор вновь сделал паузу.

— Необходимость в мобилизации ресурсов возникла — в 2090-ом году, когда Содружеству пришлось отражать агрессию со стороны Евразийского Союза. И я был удивлен, когда не увидел со стороны лидеров консорциума того осознания нависшей над человечеством угрозы, которого я ждал. Я был разочарован их нежеланием расставаться хотя бы с частью своих ресурсов, несмотря на то, что те требовались для защиты от врага, победа над которым означала бы для них полную и безвозвратную утрату этих ресурсов, а вместе с ними и жизней, ведь с точки зрения коммунистической идеологии они были воплощением зла. Это нежелание была совершенно иррациональным, напоминающим, говоря образно, ломку, которую испытывает человек, страдающий наркоманией, при уменьшении дозы наркотика. И это стало для меня первым тревожным звонком.

Сэр Уоллес слегка нахмурил брови. Затем продолжил:

— Я все же получил от них те ресурсы, которые требовались, применив все свое влияние и авторитет. Крайне неохотно, но консорциум все же пошел на сотрудничество. И его вклад сыграл свою роль в отражении евразийской угрозы.

Будучи частью этого «вклада», я невольно нахмурился. Вспомнилось лицо генерал-полковника Окифоры, руководителя Сил специальных операций, явившегося в учебку Легиона еще в 89-ом, презрительно ухмылявшегося при виде измученных рекрутов, стоящих по шею в грязи с винтовками, зажатыми в руках над головой. Я вдруг подумал о том, знал ли Уоллес Патридж о том, что такое «Железный Легион», интересовало ли его это хоть когда-нибудь, или Великий Архитектор воспринимал его лишь как абстрактный «ресурс».

— В послевоенные годы вы не раз слышали их нытье по поводу «выжимания до нитки». Многие из вас ощутили его последствия и на себе: сокращения штатов, закрытие заводов, урезание зарплат, задержки с их выплатой, банкротства. Они преподносили все так, будто находятся на грани краха. Подконтрольные им СМИ и различные «эксперты» повторяли, словно мантру, абсолютные цифры потерь консорциума, поражающие воображение простого человека: от 5 до 10 триллионов фунтов. Но эта манипуляционная статистика не отражает объективной картины. Правда в том, что активы и прибыли, которых лишились бенефициары консорциума, не были для них критичны. Ведь объем ресурсов, которыми они владели, был чрезвычайно огромен — настолько, что даже если бы он уменьшился в сотни раз, они все равно даже отдаленно не приблизились бы к черте, за которой им пришлось бы ограничить свои потребности какого-либо порядка. Даже если обратиться к циничной логике беспринципного дельца, потраченные ими ресурсы были удачной инвестицией — ведь взамен они сохранили свои жизни и значительную часть своих состояний и своего влияния, которые точно не собирались оставлять им евразийцы. И я никогда не считал, что Содружество наций что-либо им задолжало.

Сделав ударение на последних словах, Протектор посмотрел исподлобья, с нажимом, прямо в объектив камеры, как будто хотел достать этим взглядом до тех, о ком он сейчас заговорил и пусть только они попробуют ему возразить.

— Но они считали иначе. Едва угроза была отражена, они тут же явились ко мне с требованиями. Они не просто отказывались и дальше жертвовать сверхприбылями — на протяжении того периода, который объективно требовался мировой экономике, чтобы восстановить потери военного времени и выйти из рецессии. Они жаждали наверстать свои потери в кратчайшие сроки. Требовали почти полного освобождения от налогов и социальных обязательств, снятия ценовых барьеров даже на товары первой необходимости, требовали государственных заказов на крайне выгодных для них условиях. Некоторые из них потеряли стыд и чувство меры до такой степени, что требовали дотаций из казны за счет сокращения финансирования базовых социальных программ.

Протектор красноречиво развел руками, мол, «Можете ли вы в такое поверить?»

— Вместо стратегически мыслящих людей, пришедших говорить о будущем человечества, за которое мы несем совместную ответственность, я увидел на своем пороге людей, возомнивших себя не иначе как ростовщиками, а меня — не иначе как должником, от которого они ждали возврата ссуды вместе с процентами. Тон их требований был полон алчности и нетерпения. Они едва не клацали у меня перед носом акульими зубами, жаждая поскорее получить свой жирный кусок. И в этот момент консорциум предстал передо мной в совсем ином свете. «Разум на службе человечества» оказался лишь пустым лозунгом, не имеющим ничего общего с реальностью. В реальности там даже не пахло «службой человечеству». Да и с «разумом», по правде говоря, тоже были проблемы.

Он покачал головой, выражая разочарование.

— Что будет, если взять могучий Консорциум — таким, как вы его представляли, как он сам себя всегда позиционировал в своих промо-кампаниях — и отнять стратегическое мышление, глобальное видение, ответственность перед человечеством? Что останется? Я скажу вам. Останется лишь машина для бессмысленного приумножения и без того избыточных ресурсов. Такая машина не нужна человечеству. Даже более того, она для него вредна. И я сказал им об этом прямо, полагая, что ставлю в разговоре точку.

Сэр Уоллес вздохнул.

— Я недооценил, до какой степени люди могут быть ослеплены частными интересами. Ожидал от тех, кому это пристало в соответствии с их положением, такого же отреченного и объективного взгляда на мир, какой присущ мне, свободного от ненужных эмоций и страстей. Но эти ожидания не оправдались. Консорциум не был готов смириться с какой-либо потерей ресурсов, с каким-либо ограничением своего роста. Вместо того чтобы увидеть реальные проблемы человечества, которые я предлагал им совместно решить, они увидели проблему лишь в том, что существует сила, которая им неподвластна, которая способна ограничить их аппетиты. Во мне.