— Я подумаю над этим, — пообещал я искренне, посмотрев ей в глаза.

Такой ответ удовлетворил ее, и она одобрительно кивнула.

— Ну тогда береги себя. Ты же умеешь держать удар. Правда, тяжеловес?

Она подмигнула мне и протянула навстречу сжатый кулак. Суровое лицо озарила улыбка, почти такая же, как в юности, и на какой-то миг она стала практически прежней Риной. Я вдруг вспомнил, как она, забывшись от эмоций, прыгнула на меня с крепкими объятиями перед сорокатысячной толпой, в которой сидела и моя девушка, пока я, едва стоя на ногах на ринге, осмысливал свою победу над «Молотильщиком» Соболевым. И на душе вдруг стало немного светлее.

Улыбнувшись в ответ, я вполсилы стукнул кулаком о еёкулак.

— Ты тоже береги себя, нигерийская горилла, — прошептал я.

Ничего больше не сказав, я кивнул ей, развернулся и пошел прочь. Я был все так же мрачен и страшен в глазах автомобилистов, проносящихся мимо. И вряд ли они нашли бы что-то милое в улыбке, которая продолжала блуждать по моим губам. Но мне было все равно. Где-то в районе сердца я ощущал крохотный очаг тепла. Это тепло напоминало мне о том, что в этой жизни есть место и добру. И придавало уверенности в том, что, в конце концов, мы все преодолеем.

Главное, чтобы в жизни было это самое «мы».

§ 72

На подъезде к городским кварталам автобус, как всегда, остановился на чек-посту. В последнее время, по мере появления все новых знаков ® на асфальте, на стенах и на заборах даже в этом благополучном районе, полицейские все чаще заходили внутрь каждого автобуса, иногда даже со служебными собаками. Но в этот раз, к счастью, ограничились внешним осмотром. На конечной маршрута, у станции метро «Блу Скай Тайн — Сентрал», я вышел в иной мир. Здесь меж новеньких красивых сорокаэтажных домов пролегали парковые аллеи и аккуратные зелененькие газоны. На лавочках в скверах сидели пенсионеры. Молодежь колесила на гиробордах и сигвеях. Практически обложка для открытки на агитационном плакате. Мир, за сохранение которого я воевал.

Хромающий седой бородатый человек со шрамами, в блейзере и солнцезащитных очках, злобный и угрюмый, смотрелся чуждо на этом празднике жизни. Порой я замечал на себе косые взгляды прохожих — им казалось, что они чувствуют исходящую от меня угрозу. Совсем не похоже на полные смиренного почтения взгляды, которыми одаривали ветеранов-миротворцев во время парадов. Не похоже и на те кроткие и уважительные взоры, которыми смотрели на меня граждане во время службы в полиции. Что поделаешь. Времена изменились.

«Ничего страшного. Я не в обиде на вас», — думал я, не обращая внимания на взгляды. — «Сложись моя жизнь иначе, я, быть может, смотрел бы так же. Тогдашний я никогда не смог бы понять людей, таких как я нынешний. И даже не попытался бы».

На входе в метрополитен меня, конечно, все же проверили — из-за объемной сумки; из-за того, что, «рожей не вышел»; и из-за того, что не прошло и пары недель с последней попытки пронести в метро бомбу. Попытка была неудачной, однако террорист-смертник, предпринявший ее, забрал с собой на тот свет трех полицейских, которые воспрепятствовали его планам, и семерых случайных прохожих. Процедуру проверки я перенес стоически, с образцовой вежливостью и спокойствием.

— Почему глаз дергается? — осведомился станционный полицейский, подозрительно вглядываясь в лицо. — Наркотики употребляешь?

— Глаз болит от старой травмы, — терпеливо ответил я, не обижаясь на тон. — Наркотиков не употребляю, офицер. Если необходимо, готов пройти тест.

В конце концов, помусолив несколько минут, меня отпустили — и никаких вам «Извините, сэр. Удачного вам дня». Полицейские не растрачивали любезности на людей, которые характеризуются в публичных реестрах как психически неуравновешенные бывшие наемники, вероятно наркозависимые, с баллом по шкале Накамуры порядка единицы. Даже если это их бывшие коллеги. Я не винил их. Когда-то и сам был таким. Или почти таким.

Шесть станций, пересадка на другую ветку, еще четыре станции, длинный эскалатор — и я показался из подземного перехода в самом центре, где обычно избегал показываться. От обилия человеческих лиц, машин, летательных аппаратов и рекламных объявлений рябело в глазах. По моей бугристой роже проносились десятки глаз в секунду, даже учитывая то, что большинство людей на улице не выныривали из своих мультимедийных миров. От автомобильных клаксонов и гомона толпы голова начинала болеть еще сильнее. Хотелось поскорее спрятаться в помещении, закрывшись от этого бедлама звуконепроницаемыми стенами.

К моему несчастью, на площади Возрождения, которую мне предстояло пересечь, чтобы добраться до госпиталя, в это время как раз проходила очередная манифестация. Свободное обычно пространство вокруг памятника Героям-спасателям, где обычно лишь одинокие прохожие кормили крошками голубей, сейчас напоминало непроходимую чащобу из человеческих тел.

— … обман! Очередной обман!!! — сердито вещал через мегафон всклокоченный мужчина в старом костюме, топчась по крыше микроавтобуса, заменяющей ему сцену. — Сколько мы еще должны это терпеть?!