— Ясно. Спасибо, Руд. Держись.

— Это вы там держитесь, сэр. Хуже места я еще в жизни не видел.

— Прорвемся, — заверил его я с преувеличенной для этой ситуации бодростью.

§ 25

Пока я допрашивал Руда, очередь на спуск дошла до нашего отряда. Потрепав парня по плечу на прощание, я двинулся к шахте лифта. В моем ИРД почти не осталось топлива, так что пришлось снова использовать спусковой трос.

Обрушившаяся кабина огромного грузового лифта покоилась на дне лифтовой шахты. Крышу кабины вышиб взрыв — ее искореженные останки валялись на полу лифта. Приземлившись, я отстегнулся и освободил место для следующего спускающегося. Кабина была изрядно запачкана кровью. Трое медиков смотрели вверх, наблюдая за подъемом носилок. У стен сидели и лежали раненные, ожидающие очереди на подъем. Ранения у некоторых были очень серьезными — их стоны эхом отзывались в огромной шахте лифта. Вокруг раненых хлопотал еще один медик, едва успевая вводить всем обезболивающее.

Снаружи, у входа в лифт, я увидел пустой контейнер, пестрящий угрожающими красными знаками с черепами, предупреждающими о самой высокой степени химической угрозы. Я знал, что значат эти знаки. Так маркировали бинарные химические боеприпасы.

Контейнер был заполнен с одной стороны — прозрачной жидкостью, внешне неотличимой от воды, с другой — бесцветным газом. Субстанции разделяла толстая, очень прочная, герметичная перегородка, исключающая их случайное взаимодействие. И жидкость, и газ были сами по себе совершенно безвредны — человек мог совершенно спокойно искупаться в первой и вдохнуть второго, не причинив своему здоровью особого вреда. Но когда срабатывал детонатор, перегородка открывалась и безвредная жидкость вступала с безвредным газом в химическую реакцию, образуя одну из самых агрессивных субстанций, какие когда-либо были изобретены человечеством.

— Вот дерьмо, — шокированно прошептал я себе под нос, вспомнив слова Томсона. — Ублюдок не соврал. Они все-таки это сделали!

Воздух за пределами лифта был на вид почти чист. Лишь присмотревшись, можно было разглядеть легкую, обманчиво безобидную дымку, похожую на горячий водяной пар. Но газовый анализатор моего костюма тревожным писком призывал не доверять «пару», предупреждая о критическом, смертельно опасном содержании в воздухе отравляющих веществ.

Около двери лифта стояло устройство, напоминающее огромный вентилятор, подключенное к громко дырчащему переносному генератору. Этот аппарат не позволял загрязненному воздуху проникнуть в кабину, где многие из раненых вынужденно остались без противогазов.

— Следите за герметикой, — в который раз мрачно предупредил я легионеров, столпившихся в кабине. — Малейшая неисправность системы дыхания — и вы покойники. Отверстие в костюме — вы тоже покойники, только более медленно и мучительно. «Зекс» повсюду. Он тяжелее воздуха — не улетучивается, а наоборот, оседает все ниже.

— Тем лучше! Все евразийцы уже, должно быть, подохли как тараканы! — воодушевленно предположил один из легионеров.

— Что тут хорошего?! Я собирался сам прикончить этих ублюдков! — агрессивно отозвался один из его коллег, накачанный, видимо, стимуляторами по самое «не могу».

Я был рад, что эти двое были из роты Колда, а не из моей.

— Заткнитесь! — свирепо гаркнул я.

— Слушаюсь, сэр.

— Продвигаемся вперед. Медленно и осторожно!

За дверью грузового лифта начинался широкий овальный зал, меньшей стороной обращенный к лифту. В отличие от технологических помещений, куда мы первоначально прибыли, в этом зале были заметны характерные штампы коммунистической архитектуры, ее помпезность и неуместный пафос. «Площадь Славы Социалистическим Рабочим», — подсказал мне нанокоммуникатор, проанализировав контуры помещения.

Высота потолка над площадью была, наверное, не менее девяноста футов. Со всех сторон в несколько уровней нависали широкие терассы, огражденные периллами с барельефом. Каждую терассу удерживали толстые колонны. Колонны были исписаны монументальной живописью, прославляющей пролетариев — добровольцев, которые, по мнению авторов, своим самоотверженным трудом возвели этот город. Неестественно воодушевленные физиономии мужчин и женщин разных возрастов и национальностей не очень походили на замученные лица голодных каторжников, принужденных к труду дулами автоматов в руках надсмотрщиков и излучением «Меланхолии», которые на самом деле строили этот город. Но коммунистическая партия обладала монополией на написание истории на территории Евразийского Союза, и проявляла в этом немалую креативность.

На мощеной брусчаткой площади, которую мне не раз приходилось видеть на фото и видео, некогда находились клумбы с растениями, фонтан и чье-то бронзовое изваяние, около которого стоял почетный караул. Каждое утро здесь проводилась массовая утренняя физкультура, которая в Союзе была обязательной для всего населения, а в праздничные дни нередко устраивали митинги с флагами и транспарантами. В остальное время здесь отдыхали, сидя на лавочках, местные пенсионеры. У обочины дороги, кругом опоясывающей площадь, могли быть припаркованы гироскутеры, гироборды, сигвеи, трициклоподы и даже велосипеды, на которых передвигались жители подземного города.

После многих месяцев бомбардировок и последовавшего за ним вторжения от местного пафоса мало что осталось. Большинство террас и колонн просто обвалились. Тоже произошло местами с потолком и стенами. Тонны каменных обломков завалили площадь вперемешку с человеческими телами, дезактивированными турелями и роботами, а также остатками огромных золотых люстр, до этого возвышающихся под потолком. Генераторы воздушных дисплеев, установленные под потолком, были разбиты и слабо искрились, прекратив трансляцию пропагандистских передач. Площадь бороздили с включенными прожекторами несколько «Глазков». На остатках наполовину обрушившихся террасс местами виднелись силуэты людей с оружием, оставленные здесь в качестве часовых.