— Евразийцы же сдались, — пробормотал я. — Я слышал, как они сдались!

— Только часть, — отрицательно покачал головой «Крестоносец». — Очень много ублюдков не подчинились приказу о капитуляции. Так что мы еще продолжаем с ними разбираться. Но тебе, легионер, как я погляжу, уже хватило. Может, лучше передохнешь немного, и предоставишь другим добавить гадов?

— Я достаточно передохнул, — ответил я, резким движением плеча сбрасывая с себя его руку, — Я — капитан Легиона! Мне необходимо передать генералу важное сообщение! Срочно!

Я перевел чугунный взгляд на медика, который немного смешался.

— Капитан, вам не стоит никуда идти, — развел руками он. — Слушайте, у вас все лицо…

— Царапины, — поставил я точку в затянувшемся объяснении.

Окинув испытывающим взглядом людей в коридоре, и убедившись, что никто из них не собирается мне препятствовать, я решительно направился дальше по коридору, а затем вверх по лестнице. У открытой двери, ведущей, судя по всему, в полевой штаб объединенных дивизии Чхона, дежурил рослый боец в боевом снаряжении, широкой грудью преграждая дорогу посторонним. Меня он пускать внутрь определенно не был намерен.

— Куда собрался?! — презрительно осведомился он. — Сюда вход закрыт!

Я бы, возможно, повел себя иначе, если бы не нашивка с ухмыляющимся красным черепом на его предплечье. Но вид этой эмблемы сорвал мне клемму. Приблизившись на расстояние удара, я вытянутыми костяшками пальцев ударил в район кадыка, не защищенного броней. Едва дезориентированный боец пошатнулся, как я схватился обеими руками за его автомат и хлестким ударом ноги поразил его в еще одно незащищенное место — пах. Последним расчетливым движением я поверг «охотника за головами» оземь, оборвав ремешок оружия. Матово-черный автомат с коллиматором остался в моих руках.

Система распознавания отпечатков пальцев, которая обязательно устанавливалась на каждой единице табельного оружия миротворческих сил и ЧВК, положительно запикала, распознавая в новом владельце оружия капитана Сандерса из «Железного Легиона». Предполагалось, что когда-то эти системы научатся распознавать не только личность, но и намерения человека, взявшегося за оружие. На тот момент, к счастью, они еще не были на это неспособны.

— Какого хрена?! — выкрикнул кто-то в полевом штабе, когда я ворвался внутрь, снимая с предохранителя оружие.

Во время прежней мирной жизни Новой Москвы в этом помещении, очевидно, находилось заведение общественного питания. О былом до сих пор напоминали круглые пластиковые столики со скатертями уютного бежевого цвета. Казалось, что если задержаться здесь надолго, то можно будет увидеть призраки горожан, сидящих в любимом кафе за чашечкой кофе и беседующих, поглядывая порой на раскинувшийся в воздухе воздушный дисплей, транслирующий последний выпуск новостей.

Теперь столики были грубо, по-армейски сдвинуты в несколько ровных шеренг. За каждым сидели штабные работники, бубня в микрофоны монотонные указания, не обращая внимание на окружающую действительность. Руки быстро перемещались, управляя воздушными дисплеями, на которых сменяли друг друга тысячи изображений: планы, схемы, графики, таймеры, видеозаписи с бесчисленного множества камер. Вверху и внизу каждого экрана плыли бегущие строки, доносящие до штабистов важнейшие статистические данные.

На мое появление никто из связистов, погруженных в свои занятия, не отреагировал. В отличие от нескольких широкоплечих парней, стоящих в сторонке, в ожидании указаний — все с теми же красными черепами на рукавах. Один из «охотников за головами» взметнул в воздух свой автомат в тот самый миг, когда я сфокусировал прицел автомата на темном стекле его шлема. Два его сослуживца схватились за оружие следом.

— Отставить! — громовым басом велел Чхон.

§ 36

Мускулистая спина генерала, который стоял в дальнем конце помещения, глядя на мириады экранов, не спеша повернулась ко мне. За годы войны лицо Чхона не изменилось ни капли — лишь шрамов на нем прибавилось. Выражение лица осталось прежним — это был человек, рожденный, чтобы жить в пекле и превращать в пекло жизнь других.

Рядом с ним стоял другой человек, похожий на него, как брат-близнец. И дело тут было не в росте или чертах лица, а в глубинной внутренней сущности, которая отражалась в его ледяных глазах. В этих глазах не было ни намека на узнавание. И дело здесь было даже не в том, что я сильно изменился за эти три с половиной года. Число тех, через кого этот безжалостный человек переступил на своем пути, исчислялось сотнями или даже тысячами. И он не утруждал себя тем, чтобы запоминать их лица.

— Это еще что? — вопросительно поднял брови Гаррисон, глядя на Чхона.

— Один из моих легионеров. Спятивший, судя по всему. Сандерс! Ты совсем не похож на Рембо — того парня из старого американского кино. А я не очень смахиваю на парня, которому Рембо надрал задницу. Так какого лешего ты сюда приперся и пытаешься разыграть ту сцену?!

— Генерал! Эти психи убивают гражданских и военнопленных! — закричал я гневно, указывая пальцев в сторону «охотников за головами». — Когда я попытался остановить их, один из них напал на меня!

— «Остановить их»? — насмешливо переспросил Гаррисон. — Да ты и верно спятил. Моих ребят никто не способен остановить. Они — прирожденные убийцы.