— А знаешь что, не надо вешать мне лапши, что тебя это не интересует! Я подметил, как ты косишься на нашу медсестричку. Аж слюнки текут.

— Чушь, — фыркнул я.

— Ну уж нет, Джо ты этим не проведешь. Ишь чего захотел, самец?! Эта датская цыпа, это же девчонка — первый класс. Половина больницы, держу пари, хоть раз да передергивали, думая о ней. Я-то так точно.

— Вот в чем я ни минуты не сомневаюсь, озабоченный ублюдок, — фыркнул я.

— А что такого? Передернуть — это не изменить.

В этот момент в спине что-то хрустнуло.

— А-а-а!!

— Ой, прости. Это случайно. Не в отместку за «озабоченного».

— Да пошел ты! Как же ты меня достал! Скоро уже конец этого проклятого сеанса?!

— Я тоже люблю тебя, братишка.

§ 49

Когда после того самого сеанса физиотерапии, 27-го февраля, Ульрика появилась в палате, я невольно вспомнил о словах Слэша, которые норовил пропустить мимо ушей.

По мере того как ко мне возвращалось зрение, я все чаще начинал думать, что медсестра подобрана для меня именно из-за своей внешности. Вряд ли среди младшего медицинского персонала много таких сексапильных блондинок с волнующим голосом, чувственными полными губками и бюстом не то четвертого, не то пятого размера, который так и выпирал из-под больничного халата. Быть может, врач посчитал, что постоянное нахождение рядом с привлекательной девушкой будет стимулировать меня к выздоровлению?

— Как дела, Димитрис? — весело спросила она.

Я вздохнул, почувствовав себя виноватым. Ульрика оставалась все такой же внимательной и доброжелательной, но больше не пыталась завязать со мной длительных разговоров и оставалась в моей палате не дольше, чем это было необходимо. Моя вспышка в прошлое воскресенье явно наложила отпечаток на наши отношения.

— Слэш снова меня мучал, — пожаловался я.

— Он ведь помогает тебе. Ты сильный, мужественный. Должен терпеть.

— Да, он тоже так говорит. Но я во время его процедур чувствуя себя так, как будто из меня изгоняют дьявола.

Медсестра от такого сравнения сочувственно хмыкнула.

— Дежуришь в это воскресенье?

— Нет, у меня выходной. Дежурной будет Габриэла.

— Жаль.

— Что-то не так с Габриэлой?

— Нет. Просто мне нравится, когда дежуришь ты.

— О, спасибо, — девушка, кажется, смутилась и слегка покраснела. — Очень лестно слышать такое.

— Знаю, я доставляю тебе много хлопот. Не самый легкий пациент, правда?

— Глупости. Это вовсе не так.

— Прости, что был с тобой грубым в то воскресенье. Я об этом сожалею. Ты была очень добра ко мне, когда позволила посмотреть новости. Мне стоило поблагодарить тебя, а не изливать на тебя свое раздражение. После того, что я устроил, я бы не удивился, если бы ты вообще не захотела больше у меня дежурить.

— Димитрис, ну что ты, даже не думай такого! — еще сильнее засмущалась она. — Нужно быть бесчувственной эгоисткой, чтобы обижаться за пару неосторожных слов на человека, которому так тяжело, как тебе! А я вовсе не такая!

— Знаю, что не такая.

— И не думай, что я не хочу больше у тебя дежурить. Наоборот, я сама прошу доктора Перельмана, чтобы он ставил меня к тебе как можно чаще. Я… м-м-м… признаться, я очень привязалась к тебе еще с тех пор, как ты был в коме. Просто иногда мне правда нужен отдых. Завтра у меня будет первый выходной за четырнадцать дней.

— Ты его заслужила, Ульрика. Мне будет приятно думать, что ты хоть немного отдохнешь.

— О, спасибо.

— Чем займешься?

— Буду долго спать, — рассмеялась она. — Может быть, погуляю где-нибудь на природе.

Глядя на силуэт улыбающейся девушки, поправляющей жалюзи, в алом свете закатного солнца, я красочно представил себе, как завтра она будет гулять в каком-то из зеленых парков Стокгольма, которые мне так живописно рисовал Перельман. Должно быть, в компании своих друзей, таких же молодых и веселых. А может быть, под руку с симпатичным парнем.

Впервые с момента пробуждения я вспомнил, что больше года не видел себя в зеркале. Моя левая рука, чувствительность которой восстановилась уже ровно настолько, чтобы я мог дотянуться до лица, плавно переместилась к щеке. Пальцы почувствовали грубые, как кора старого дерева, борозды и рубцы.

— Ульрика, будь так добра, принеси мне зеркало, — попросил я. — Сто лет себя не видел.

— О, Димитрис, прости, но доктор сказал, что пока еще не время, — смутилась Ульрика, посмотрев на меня с сожалением. — Тебе сделали много операций на лице. Без некоторой эстетической пластики вид твоих шрамов может тебя несколько… м-м-м… побеспокоить.

— Не переживай, я и до попадания сюда не был красавцем, — заверил я, нащупав, среди прочих, свой старый знакомый шрам, оставленный лезвием меча Локи. — Мне один только нос ломали раза четыре. Я не очень впечатлителен.

— Я верю, Димитрис. Просто мы уже один раз нарушили наставления доктора, и в тот раз это ни к чему хорошему не привело. Может, нам стоит впредь быть послушнее?

— Я что, настолько страшный? — переспросил я, стараясь, чтобы голос звучал безучастно.

— Вовсе нет, — торопливо соврала медсестра, подходя ко мне.