Один ее глаз следил за бурными страстями ток-шоу, второй застилала невидимая пелена — на нем размещался сетчаточный компьютер, на котором она листала конспект, переворачивая страницы морганием. Не помню, здоровались ли мы с ней сегодня, когда я пришел. Кажется, да. Или это было вчера?

— Так-с, что тут у нас? — спросил я сам у себя, заглядывая в холодильник.

Мой взгляд невольно метнулся в угол, где под потолком все еще болталась пара разноцветных воздушных шариков, напоминая, что чуть больше двух недель назад мне исполнилось двадцать два года.

Я отметил эту дату без особой помпы. В отличие от прошлого дня рождения, ознаменовавшего мое совершеннолетие по законам Сиднея, в 22-летии не было ничего особенного, если только не считать чем-то особенным две двойки. После встряски, которая произошла летом 82-го, моя жизнь приняла на удивление рутинный оборот, чему были рады все, кого я знал.

Дата моего рождения в этому году выпала на понедельник. Я по традиции угостил пиццей и пивом своих старых и новых одногруппников в академии, вежливо ответил на поздравления друзей, знакомых и малознакомых мне людей в социальных сетях и завершил день чем-то вроде свидания, поужинав с Дженет в японском бистро и сходив с ней в кино. Хотелось этим и ограничиться, и лишь после долгих колебаний я все же пригласил Роберта и Руби Ленц, видиться с которыми в последнее время стал все реже, в семейный итальянский ресторан на субботний вечер. Джен обещала быть вовремя, но явилась с большим опозданием, не сумев, как она объяснила, вовремя вырваться со своего дежурства в клинике.

Ужин прошел в хорошей атмосфере. Это была скорее встреча старых знакомых, чем семейное торжество, хоть Роберт Ленц и пытался вести себя так, будто за праздничным столом сидит его родной сын. Я несколько раз кивал официанту, чтобы он подлил Роберту кальвадоса, а Руби — сухого вина. Тосты Роберта тем вечером были необыкновенно красноречивы, и казались искренними, как и все, что я когда-либо слышал. Он вспомнил о моих успехах в академии, о золотой медали 82-го, о марафонском забеге, и, конечно же, о Володе и Кате Войцеховских и о том, как бы они гордились мной, если бы были сейчас рядом. Когда к нам присоединилась Джен, он настоял, чтобы ей налили немного вина и, поднявшись, объяснил, как он рад видеть нас счастливыми вместе, и пожелал долгих лет любви. Джен улыбалась и принимала участие в вежливом разговоре, но мысли ее явно витали в это время где-то в хирургическом отделении.

Я с улыбкой благодарил Ленцов, попивая содовую, которая все еще заменяла мне алкоголь на всех праздниках, и гадал, что заставило Роберта проявить столько стараний, чтобы понравиться нам этим вечером. Я не виделся с ним несколько месяцев, потому что, как однажды выразился один знакомый, «для того, чтобы видеться, нужны общие темы». Проведя шесть лет вдали от родителей, я научился сам справляться со своими проблемами, а в те редкие моменты, когда мне хотелось получить совет от опытного человека, что-то удерживало меня от звонка папиному другу. Я не считал себя злопамятным и даже полагал, что Роберт, возможно, оказал мне услугу, убедив меня закрыть рот и не высовываться летом 82-го. И все же… кое-что для меня изменилось после того дня.

Я достал из холодильника свой творог, который мне полагалось съесть через 20 минут после тренировки, присыпав изюмом и курагой, и вдруг услышал в ухе звук вызова своего коммуникатора. Вместо трехмерного изображения или простой фотографии абонента на моей сетчатке появился пустой силуэт со знаком вопроса — значит, вызов исходит от неизвестного искусственному интеллекту коммуникатора абонента. Странно. Такое бывает редко.

— Уж не педик ли из спортзала решил спеть мне на ночь серенаду? — вслух выразил я свои опасения, колеблясь, стоит ли мне отвечать на этот странный вызов.

— Что?! — крикнула Джен, подумав, что я обращаюсь к ней.

— Ничего, это я сам с собой, — буркнул я и все же ответил на вызов. — Да, я слушаю.

— Извини, что звоню тебе с неизвестного аккаунта, — раздался в наушнике голос Роберта Ленца. Изображение так и не появилось — видеосигнал был заблокирован. — Не записывай его, это один из моих служебных.

— Рад тебя слышать, Роберт! Как твои дела? Надеюсь, все живы и здоровы?

— Димитрис, извини, что звоню в такой поздний час.

Роберт не ответил на мой вопрос, и это меня слегка встревожило.

— Ничего, мы еще не спим.

На том конце линии повисло молчание. Роберт, казалось, не знал, с чего начать разговор. Это казалось странным — я знал его как человека, которому не приходилось лезть за словом в карман.

— Что-то случилось? — когда молчание совсем затянулось, переспросил я.

— Димитрис…. э-э-э… У меня есть информация о Володе с Катей. О них обоих.

Тут уж молчанье установилось на обоих концах сети.

— Э-э-э… Что? — переспросил я, наверное, целую вечность спустя.

Новая пауза, еще более долгая.

— Их больше нет, — наконец выдавил из себя человек с той стороны. — Мне очень жаль.

Мгновение спустя мое лицо побледнело. Около минуты я хранил молчание.

— Алло? Ты все еще там? — переспросил он.

— Роберт, ты уверен, что твоя информация точна? — пока еще ровным голосом переспросил я.

— Да, к сожалению. Я не могу передать тебе, как мне жаль.

— Это ведь может быть и ошибкой. Прошло ведь столько лет, и… — продолжал сомневаться я.