Я вдруг со смущением понял, что генерал внимательно разглядывает меня.

— Э-э-э… очень приятно познакомиться с вами… сэр, — вежливо произнес я по-английски.

Вообще-то я мог бы худо-бедно объясниться и на родном для генерала румынском — в конце концов, это один из четырех разговорных языков в Генераторном, наряду с русским, украинским и болгарским. Но я посчитал, что английский будет более уместен, так как именно на этом языке все объяснялись за столом с гостем.

— Взаимно, взаимно, молодой человек, — хмыкнул румын, улыбаясь себе в усы — кажется, его рассмешил мой преувеличенно серьезный тон. — Ну и гренадера вырастил Владимир. Еще несколько лет — и мне предстоит смотреть на тебя снизу вверх, это точно! Если бы только твой отец дал свое согласие, тебе, когда подрастешь, было бы уготовано место в нашем отборном батальоне «Рысь», в котором служит Мирослав. А это лучшее подразделение Сил самообороны Олтеницы!

— Э-э-э… я… — я заметно смутился, даже не зная, как лучше ответить на такую большую честь, которая, если честно, даром мне была не нужна — не представляю себя в роли солдафона.

— Знаю, он был бы против, — не дождавшись вразумительного ответа, махнул рукой гость, давая понять, что об этой мысли можно сразу забыть. — Твой отец — из тех людей, которые берутся за оружие в последнюю очередь. Он мог бы стать прекрасным офицером, но он презирает и ненавидит войну.

— Да, это похоже на папу, — кивнул я.

— Твой отец рассказывал тебе, как он помог предотвратить побоище, на котором могла печально закончиться вся история вашего прекрасного развивающегося селения?

— Вы имеете в виду, когда он встретился с вашим отрядом возле ГЕС? — попробовал угадать я.

— Да нет, там-то все было не так опасно! — махнул рукой Думитреску. — Я говорю о том случае, после которого у вас в окрестностях завелись эти ваши казаки, которые сегодня заставили вас изрядно понервничать.

— А-а-а, об этом? — неуверенно протянул я с таким видом, будто мне почти ничего не известно. — Ну, может быть, папа когда-то и говорил об этом что-то. Не помню точно, сэр.

В действительности я многое об этом слышал. Во всей хронологии Генераторного нет даты, которую взрослые вспоминали бы чаще и обсуждали бы более бурно, чем день, который вошел в историю как День Раскола. И о роли моего папы в тех событиях тоже частенько вспоминали. В конце шестого класса, незадолго до четырнадцатой годовщины того дня, Маргарита Петровна вместе с историком Александром Кирилловичем даже провели нам на эту тему открытый урок в школе.

Но все же это была одна из тех тем, которую принято называть (и совершенно незаслуженно) «слишком сложной для ушей двенадцатилетнего мальчишки». Поэтому, если сейчас мне предстоит услышать кое-что об этом, да еще и от настоящего армейского генерала — я не был намерен упускать ни слова.

— Не помнишь? — удивился генерал и укоризненно покачал головой. — Странно. А отец твой хвалился, что ты умный парень и учишься на «отлично». Такие вещи надо знать!

— Ну, мой папа, наверное, перехвалил меня, сэр, — с трудом скрыв, насколько я уязвлен тем, что моя излишняя скромность принята за невежество, выпалил я. — Я, может быть, знаю лишь совсем немного. Ну, знаю, что в июле 57-го в сторону Генераторного, тогда еще Новой Украинки, выдвинулась батальонная тактическая группа из нацистской армии генерала Ильина. Весть об этом посеяла в селении жуткую панику. Наш народ тогда разделился между «партией войны» и «партией мира». Папа был на стороне «голубей» и сумел склонить на свою сторону полковника Симоненко. «Ястребы» во главе с казачьим атаманом Марьяном Наливайченком назвали их предателями и покинули селение. Но впоследствии оказалось, что мой папа был прав!..

Тут только я понял, что хитрый румын подловил меня своей подколкой и усмехаясь себе в усы, потешается над тем, каким простым оказалось разоблачение.

— … ну… и это практически все, что я знаю, — неловко закончил я, запоздало поняв, что прокололся.

— Не так уж мало ты знаешь, сынок, — усмехнулся румын. — Но поверь: знать с чьих-то слов — совсем не тоже самое, что видеть самому. Когда грянула Третья мировая, а за ней настали темные времена, я не был молокососом — мне уже стукнул тридцатник и я командовал первой ротой в мотострелковом батальоне. И все-таки меня, не побоюсь громких слов, прошибал холодный пот, когда я слышал о приближении этого чокнутого Ильина. Окажись я на месте твоего папы, вряд ли мне бы стало выдержки примкнуть к «голубям». Скорее я бы тоже подался в партизаны, как эти ваши казаки, и встречал бы нацистов, сидя в окопе, с наведенной на них противотанковой системой.

— И очень… ик… правильно! — вдруг вмешался в разговор Коваль-старший.

— Пап, — страшно смутившись, Боря ткнул отца коленом под столом.

Но генерал вовсе не обиделся — лишь с улыбкой всплеснул в ладоши:

— Ха. Не рассчитывал услышать такое от человека столь мирной профессии, Игорь! Никогда не знаешь, где притаился военный склад ума.

— Дело… ик… не в складе ума, — медленно покачал головой Игорь, едва не касаясь стола отяжелевшим подбородком. — Дело в том, что…

Впрочем, объяснить, в чем дело, он так и не смог — вскоре отвлекся и вновь начал вычитывать что-то своему сыну. Вежливо подождав какое-то время и убедившись, что продолжения не будет, Думитреску покрутил усы, хмыкнул каким-то собственным мыслям, откинулся на спинку стула и отправил в рот хрустящий соленый огурчик.

— Я слышал, у нас в Генераторном тоже много кто, как вы, хотел сразу начать воевать, когда услышал об этом Ильине, — несмело вставил я, желая повернуть разговор в нужное русло. — Но папа говорит, что они просто боялись…

— «Боялись» — это не то слово, мальчик. Эта новость просто сшибала с ног! Весь мир разрушен, на месте Москвы осталась выжженная пустыня, а ненавистный двуглавый орел, оказывается, так и не был повержен. И ладно бы он маячил где-то далеко за горами, в этом их Новосибирске или где еще! Но нет, холодное дыхание этого мрачного полумертвеца чувствовалось уже и на территории моей родной Румынии! 5-ая гвардейская танковая армия генерал-полковника Ильина мощным броском успела проникнуть на Балканы из Приднестровья в самые первые дни войны. Это было одно из самых мощных соединений россиян, и по какому-то стечению обстоятельств оно меньше всего пострадало от ударов стратегической авиации. Не удивительно, что нескольким сотням основных боевых танков «Черный орел», уцелевших после натовских бомбардировок, удалось с легкостью прорвать линию фронта. Конечно, 5-ая армия утратила связь с главнокомандованием (да и не было его больше, этого главнокомандования), но не утратила организованности. Ильин этот оказался жестким и удивительно упрямым мужиком, которого даже ядерный апокалипсис не заставил сойти со своей носорожьей тропы. Железной рукой он правил своими танками, обрушивая их на имевшиеся на устаревших картах «объекты», чаще всего оказывающиеся дымящимися грудами развалин или давно покинутыми постами румынских войск. Взбешенные ядерным ударом по русским городам (а их ведь убедили, что это НАТО ударили первыми!), в результате которого погибли семьи солдат и офицеров, нацисты жестоко вымещали свою ненависть на «натовцах», к которым причисляли любого встречного румына… или не румына. Вообще-то им было все равно, кого убивать. Они бы дошли до самой Португалии, круша на своем пути все оставшееся, как настоящая монголо-татарская орда.