— Ну что вы, неудобно как-то… — смутился Коваль-старший, который в этот момент стал как две капли воды похожим на своего вечно смущенного сына.

— Еще как удобно, Игорюня! — папа дружески потрепал его по плечу. — После всех сегодняшних треволнений нам с тобой выпить по сто грамм категорически не повредит. У меня все равно сейчас Мирослав гостит, да кое-кто из коллег сегодня придет поужинать, так что вы нас совершенно не стесните. Присоединяйтесь!

— Ну, я, вообще-то, не пью… — сделал последнюю неуверенную попытку отказаться от приглашения Игорь Андреевич.

— В данном случае это не выпивка — скорее лекарство, — окончательно разоружил его папа, подмигнув.

В общем, в тот день у нас были гости. Причем Борей с папой и Миро дело не ограничилось. Пришлось даже затаскивать в родительскую спальню и раскладывать во всю длину стол, стоящий в предбаннике между нашей и соседской квартирами, чтобы за столом смогли уместиться все желающие.

Это была не из тех дружеских посиделок, на которые мама с папой приглашали, например, Юнгов, родителей Мей и которые проходили в веселой непринужденной атмосфере. На этот раз к нам заявились несколько знакомых мне чванливых папиных коллег, и даже важный гость из Олтеницы — начальник той самой прибывшей в Генераторное делегации, о которой все в последнее время так много говорили. Этот последний, пожалуй, и запомнился мне больше всего.

Папа звал его «Троян» и вел себя с ним совершенно свободно, а вот его коллеги держались с подчеркнутым уважением. Хотя, может быть, тут больше подойдет сложное слово «подобострастие», которое я вычитал в одной старой книге. Даже Миро, весельчак и балагур, который из-за своего острого языка не раз попадал, по его же рассказам, в нешуточные переплеты, ходил перед своим командиром, вытянувшись по струнке и называл его не иначе чем «генерал Думитреску». Услышав эту фамилию, я сразу понял, что передо мной — тот самый офицер, который задолго до моего рождения подписался вместе с папой на Пакте о дружбе и сотрудничестве в Доробанцу. Теперь он стал какой-то большой шишкой в Олтенице.

Присмотревшись повнимательнее к генералу, я, впрочем, не заметил в нем ничего особенно генеральского, если не считать мундира, да и тот был неброского оливкового цвета, и большая звезда на погонах совсем тусклая. Росту он был невысокого, заметно пониже папы, но на несколько лет его старше. В пепельных волосах появились первые проседи, но щегольски закрученные усы и смеющиеся карие глаза на смуглом лице придают молодцеватости. На настоящего генерала он был совсем не похож, по крайней мере за столом — смеялся, шутил, ел и пил в меру, да и голос у него был не громче, чем у прочих. Я попытался представить себе, как этот мужчинка приказывает полкам идти в атаку — но как-то неубедительно получилось.

В какой-то момент к нам подтянулись председатель со своей супругой и малолетним сыном. Хоть чета Добруков и проживала этажом выше, к нам домой они захаживали нечасто — подозреваю, что папе с Сергеем Николаевичем вполне хватало общения в рабочих кабинетах. Скорее всего, сегодняшний визит связан с приездом генерала. Жена председателя, болезненно-бледная блондинка, страдающая анорексией, сегодня нарядилась в особо безвкусное платье, подчеркивающее скелетоподобные очертания ее изнуренного диетами тела.

Добруки, впрочем, надолго задерживаться не стали. Глава Генераторного пригубил полрюмочки водки после того, как произнес краткую проникновенную речь, начатую за упокой всех ушедших и удивительным образом закончившейся на том, как важно всем оставшимся держаться друг за дружку и протягивать ближним своим руку помощи — семья семье, двор двору и город городу. Даже я заметил, что слова председателя обращены главным образом к вежливо слушающему его генералу Думитреску. Выполнив свой дипломатический долг, Добрук крякнул что-то на прощанье, одарил всех присутствующих вежливыми улыбками и поспешил откланяться. Скорее всего, ему предстояло совершить еще несколько таких визитов вежливости.

Я с сожалением поглядывал на их сыночка — бедняга, страдающий синдромом Дауна, не очень хорошо переносил большие компании. В его глазах не отражалось и тени понимания происходящего — он так и норовил взять что-то со стола и повертеть в своих пальцах, уставившись на него неподвижным взглядом, но цепкая рука матери каждый раз упорно возвращала все эти вещи на место, а строгий голос шепотом вычитывал мальчика, будто тот способен был что-то уяснить.

Мама хотела угостить несчастного шоколадными конфетами, но жена председателя с обычной своей сухостью ответила, что ему нельзя сладкого. Иногда мне казалось, что эта женщина, в противовес сыплющему нескончаемыми улыбками супругу, словно созданному для лицедейства, не в силах скрыть, что недолюбливает людей — всех без исключения, в том числе своего сына, ставшего для нее вместо долгожданной радости непосильной обузой. Не люблю обзывать людей, но к этой слово «мымра» клеится как нельзя лучше.

Папа вместе с коллегами отправился в коридор раскланиваться с председателем, Миро выбежал на перекур, а мама отвлеклась на приготовление новой порции фаршированных кальмаров, так что в какой-то момент за столом остались лишь я и генерал Думитреску, не считая изрядно захмелевшего Игоря Андреевича, нудно вычитывающего что-то своему сыну. Я и ранее слышал в разговорах взрослых, что Коваль-старший, трезвым напоминающий Божий одуванчик, резко преображается после определенной доли спиртного — поэтому и старается не пить. Но сам наблюдал это впервые.