Свадьба была настоящая – с дракой. Гуляли ее в кафе «Забытая мелодия». Оно стало основой финансового благополучия семьи. К чести хищной коварной Ядвиги, нужно сказать, что она не забыла, как собака с кошкой поддержали ее в начале охоты, не бросила их. Маняшка и Игрушка умерли в свое время в почтенном возрасте в Ялте.

ЛИСА АЛЕКСЕЯ ФИРСОВА ВЫНЫРНУЛА ИЗ ПЛАВНОЙ сонной речки Цыганки. Великая и некогда судоходная река, по которой века назад купеческие струги возили шелк и пряности, теперь сторожила вечность, лениво притихла на ее пороге. Уменьшив размеры, сохранила царственную стать.

У поселка Воскресенское два берега связывал узкий пешеходный мостик со щелястым деревянным настилом на ржавых железных трубах. Он так умело прятался в камышах, что редкие одинокие пешеходы, казалось, плывут на плотах. Один из них – невысокий крепкий парень с широким открытым лицом, чуть выпяченной вперед нижней губой и выражением постоянного вопроса в глазах застыл в центре, над самой ленивой стремниной.

Он был похож одновременно на безобидного милого и мечтательного деревенского дурачка-пастушка с расквашенными в идиотской слюнявой улыбке губами и жесткого расчетливого финансиста с бульдожьей хваткой стальных челюстей.

Обычно эти выражения мирно соседствовали, разделяя лицо на равные доли по вертикали или горизонтали. Но подчас они захватывали всю плоскость лица и начинали переменчиво мерцать. Тогда Лёша напоминал сошедший с ума семафор, к которому не решится приблизиться ни один здравомыслящий машинист.

Причудливое и непостоянное соединение лилейной карамельной мягкости и легированной стали наряжало себя подчеркнуто неряшливо и в то же время стерильно чисто. Так что свежесть его всегда мятых рубашек, футболок, свитшотов и штанов ощущалась на расстоянии трех километров. Костюмы и пиджаки в гардероб не допускались, приравнивались к смирительным рубашкам и наручникам. Они тут же нарушили бы хрупкий баланс.

Алексей Фирсов рассеянно глядел на изумрудную, с переливами перламутра ласковую воду и ощущал, как ее неслышный поток вплетается во вселенскую тишину. Он возвращался с ежедневного пленэра. Ухо исполинским молотом долбила тупая боль – отголосок недавней болезни и операции – тяжелых испытаний для всего тела.

Между тягучими лентами водорослей в обрамлении камышей появилась острая лисья морда. Она поднялась над водой, встряхнулась, поворотом носа заставила засиять как бриллиант каждую капельку влаги в шерсти и заговорила с задором видавшей виды деревенской девахи:

– Возьми меня к себе жить, Лёшенька. Я буду тебе полотна грунтовать качественно и быстро. Оглянуться не успеешь.

– Да, зачем мне оглядываться, сам я грунтую, – рассеянно ответил Алексей, которого ничуть не удивило, что посторонняя лиса по-свойски заговаривает с ним.

– А ты все равно возьми. Я буду полы мыть и пищу готовить. – Лиса поставила передние лапки на край моста рядом с огромными бесформенными рыжими ботинками Алексея.

– Да, сам я мою, – резонно возразил Алексей, – а готовит бабушка, ну, иногда мама. Она работает много. Горничной в санатории Совета министров. А бабушка на пенсии.

– А ты все равно возьми. Я буду тебе вслух Шри Ауробинду читать. Или «Листы сада М». Или Блаватскую Елену. Представь, как хорошо: ты работаешь, а я тебе читаю. Духовность прямо в полотна транслируется. – Лиса легко прыгнула на мостик и с такой доверительной надеждой посмотрела на Алексея, что он вскинул на плечо этюдник и кивком позвал ее за собой.

Вечно сонная, похожая на разомлевшую от жары почтенного возраста барыню речка Цыганка отмечала не только границу эпох, но и Воскресенского. Чуть поодаль от ее берега стояли два пятиэтажных дома. Во втором от камышового мостика, в крайнем подъезде, на первом этаже жил Алексей Фирсов. С мамой и бабушкой он занимал крохотную двухкомнатную квартирку. В такой теперь и рабочий запас его красок не поместится. Со времени его поступления в строительное училище меньшую комнату выделили ему.

Если соединить часто приписываемую ему самому информацию об Алексее Викторовиче Фирсове из интернета, то вместо реального человека из Сети выпрыгнет десяток клонов или выползет персонаж Борхеса. Существо вроде какого-то паука времени, которое одновременно транслирует себя разными способами в разных пространствах.

Лёша одновременно родился в Москве и в Воскресенском. В один год и одном весе был чемпионом и дважды серебряным призером среди юниоров по самбо. Он одновременно по отдельности и вместе, в разной последовательности учился и не учился в архитектурном училище, техникуме и МАРХИ. Он окончил и не окончил архитектурный техникум, училище и МАРХИ.

В варианте до и после техникума учился полгода и три года, но не окончил МАРХИ, красиво разветвляются причины добровольного ухода и исключения оттуда. Он одновременно не посещал занятия именно по рисунку, конфликтовал с большинством преподавателей, начал получать стипендию в Фонде Рерихов и институт стал не нужен, вампирил профессуру, обладал излишним темпераментом. Кому это мешало? Саму стипендию он получал в разное время.

Выставки упоминаются и не упоминаются вне логики. К живописи подтолкнули один и два перелома. В этих сообщениях все благополучно только с картинами: они равномерно распределены по всей планете и только самые ленивые принципы, графы, финансовые тузы и шоумены пока не приобрели их.