Проклятая гордость.

Его.

Свою бы я смогла послать к черту, если бы он сделал шаг навстречу. Но ползать у него в ногах и выпрашивать любовь – это было подло и нечестно по отношению к тому, в чьем сердце нет места для настоящего и будущего.Там намертво поселилось прошлое.

И, ко всему прочему, я же знала… Знала, что не имею на него никакого права… Но я не думала, что моя боль будет настолько сильной.

Каждый его шаг оглушал… И лишал возможности дышать…

Лайон Уэйд уходил, а я ненавидела себя за то, что не сказала ему о том, что люблю его. Не призналась, потому что не хотела поселить в его сердце смятение и ещё одно чувство вины.

Он оставлял настоящее и возвращался к прошлому.

– Прощаю... – тихо прошептала, смотря ему вслед. – Я тебя прощаю… А вот себя – нет.

Лайон

Я был мертв.

Петлял по улицам рассветного Шейринга, захваченный в плен внутренними демонами, которые разрывали меня на части.

Четыре года я, окутанный жаждой безумия, пытался добраться до своей цели, и вернуть прошлое. Исправить ошибки.

И только сегодня, когда демон принял образ Ви, и держал в руках Мэйлин, я понял, как был глуп.

Я смотрел в зелёные глаза Ви, и понял окончательно, что ее больше нет. Она осталась памятью и болью, которая будет жить во мне всегда.

И верни я ее – моя боль никуда не исчезнет, потому что за этих четыре года, она изменила меня. Эти воспоминания о прошлом были, как зеркало. Разбитое вдребезги зеркало. И день за днём я брал новый осколок и «резал себя». Чтобы помнить. Чтобы не забывать. Я изуродовал себя сам. И мое отражение за четыре года изменилось до неузнаваемости. Я уже не тот Лайон Уэйд. И сколько бы я не старался изменить прошлое – иным уже не стану.

И чувства мои тоже изменились…

В моем сердце жила память и любовь к Ви и Фло. Но именно эту огромную дыру, что не давала мне покоя столько лет, заполнила любовь к Мэйлин. К женщине, которая влюбилась в изуродованного больного идиота.

Я полюбил ее.

Полюбил за этот живой блеск в глазах. За смелость и дикий нрав. За это милое мурчание в моих руках и чувственную улыбку. За то, что она видела меня другим, хотя должна была держаться от меня подальше...

И мне казалось, что мое сердце объявило мне войну еще в первые дни ее появления под крышей моего дома. Но я так долго сопротивлялся сам себе, напоминая безумца, что моя отважная М.Брукс сама решила уничтожить мое сопротивление.

Черт возьми...

Я сходил с ума. От нее. Из-за нее. И с ней.

И отпустить Мэйлин – это меньшее, что я мог для нее сделать.

Она не должна жить с тем, кто постоянно воюет сам с собой. Мне только предстояло научиться жить в настоящем. А моя рыжеволосая красавица заслуживала лучшего.

Я остановился у домика Элли и постучал в дверь.

– Элли, это Лайон, – окликнул громко.

И когда с обратной стороны послышались громкие шаркающие шаги, я усмехнулся.

Элли – это то, что сейчас мне было нужно. Она единственная могла навести в моей голове порядок, когда сам я уже не справлялся. Моя грозная, но милая старушка.

– Где Мэйлин? – спросила моя подруга, как только отворила дверь.

– Уехала.

Я вошёл в такой знакомый дом, понимая, что скоро никогда здесь больше не окажусь.

– Экий ты идиот, Лайон Уэйд, – ворчливо заключила Элли за моей спиной. – Струсил повоевать за нее с самим собой?

Одной фразой Элли охарактеризовала все что сейчас происходило у меня внутри. Струсил? Да.

Я, дьявол, струсил. Отпустил ее, потому что боялся, что не справлюсь.

– Элли, я пришел попрощаться.

– О чем ты? – нахмурилась старушка.

– Ты уезжаешь.

– Ты с дуба рухнул, Лайон Уэйд?

– Нет, – я достал из кармана золотые часы и вложил их в худую морщинистую руку Элли. – С минуты на минуту придет Бейкер. Он знает, что нужно делать.

– Это что такое? – седые брови сдвинулись.

– Это твой шанс переехать в столицу, и до старости быть счастливой и не одинокой старушкой, – усмехнулся я, обняв ее за плечи. – И ты, к слову, снова станешь молодой кокеткой.

– Не надо, – в голосе послышался испуг.

– Надо.

– Я не могу тебя оставить! Мне умирать скоро! – запаниковала Элли, а на глаза навернулись слезы.

– Я молод, и у меня еще есть шанс все исправить. А тебе умирать скоро, – рассмеялся, и словил мечущуюся по дому старушку. – Или струсила? Экая ты, идиотка, Элли Фьюрген! – перекривлял ее.

Мы уставились друг на друга. На моих губах была улыбка, а ее губы упрямо поджаты.

– Трусиха! – бросил ей вызов.

– Кто бы говорил! – шикнула она.

– Я еду в Леймор! – отчеканил я и замолчал.