Какая разница, с каким настроением умирать, если на это уже никак не повлиять? Да и это секундное удивление в горящих голубым глазах, оно того стоит. А что, пусть знает, что не у одного него есть чувство юмора. Елай усмехается и качает головой.

— Лучше бы это действительно был лазерный луч.

Я не спрашиваю, что может быть хуже. Да и какой смысл, узнаю об этом уже через несколько мгновений, потому что Елай не намерен тянуть. Он поднимает руку, переводит дыхание и набирает код. Перед последней цифровой Елай делает всего одну паузу, чтобы перехватить поудобней оружие.

— Готова?

Нет.

— Открывай.

Шипение и снова пустой коридор. Луч смерти не поджаривает нас, не происходит ничего. Мы с Елаем переглядываемся, разделяя одно и то же сомнение на двоих. Что-то здесь не так.

Елай проходит первым, я осторожно следую за ним. Ладно, мне почему-то больше не хочется шутить. Это здание — лаборатория, где гибридам возвращают разум. А ещё Виктор никак не оставляет попыток сделать разумными своих монстров, которых он держит двумя этажами ниже. Здесь должен быть хоть кто-нибудь.

— Гляди в оба, — предостерегает меня Елай, когда мы начинаем проходить мимо пустых помещений. — Нам надо спуститься вниз, чтобы открыть все камеры гибридов и найти маму.

Я не выдерживаю и задаю самый очевидный вопрос.

— Думаешь, это ловушка?

Но он даже не колеблется, отвечая:

— Вряд ли. Или плохо подготовленная, судя по тому, что я подслушиваю, как идут дела у остальных.

Обнадёживающе? Не очень. Но хотя бы у остальных ничего плохого ещё не случилось. И вот это уже хорошая новость.

— Они нашли Виктора? — спрашиваю, когда мы проходим очередной пустой кабинет.

Елай качает головой.

— Хотя они осмотрели практически все здания.

Ну почти это не все, надежда по-прежнему есть. К тому же, Виталий передал нам, что Виктор на месте, иначе мы никуда бы не пошли. Без его окончательного краха, эта вылазка окажется бесполезной. Не пройдёт и нескольких дней, как он нанесёт ответный визит. Мы не обсуждаем этого с Елаем, но и слепой может заметить, как мы оба меняемся в лицах.

К лифту мы не проходим. Даже если там и нет никакой камеры, мы не собираемся предоставлять шанс кому-либо запереть нас в закрытом пространстве под землей. Правда, альтернатива не очень-то и выгодная. В этом здании нет удобных, привычных лестниц с перилами, всё на тот же случай безопасности: если монстры вырвутся, будет куда удобнее убивать их по одному, когда они будут забираться наверх, нежели аравой, несущейся по пролётам. За последним поворотом находится люк, его панель с кодом расположена на уровне глаз, и я начинаю догадываться, что лифт всё же страгивается только после распознавания лица, так как сложно представить Виктора, спускающегося вниз по железной лестницы.

— Спускаться будет опасно, поэтому как только открою люк, надо будет прыгать, — говорит мне Елай, готовясь ввести код.

Я ему киваю, если уж не переломала ноги с высоты четырёх этажей, всего один точно осилю. Он быстро набирает цифры, и на этот раз мы слышим шипение сжатого воздуха, прежде чем крышка люка начинает отъезжать в сторону. Медленно, жутко медленно для того нервозного состояния, заставляющего тело двигаться. Но зато у нас есть время услышать их, мимолётный звук, всего лишь шорох, но так оживляющий выражение лица Елая, что мне становится немного не по себе от безумного восторга, озаряющего его глаза. Даже и секунды не проходит, как открывается полностью люк, а он уже прыгает вниз, чтобы в следующее мгновение я услышала хруст и первый выстрел. Я незамедлительно следую за Елаем, приземляясь на корточки и оказываясь в окрашенном светом тусклых голубых ламп помещении. Впервые Виктор отходит от традиции, но лишь возможно только для того, чтобы не так было заметно чуть темнее основного цвета старые пятна и брызги, вероятнее всего, крови. Прямо передо мной труп военного, следом второй и третий, они лежат вдоль небольшого проёма, ведущего к повороту, а за ним слышатся звуки борьбы. Встав, я пытаюсь, не споткнувшись о тела, быстро добраться до угла. На сей раз я лучше подготовлена к происходящему, но зрелище, как Елай голыми руками вырывает гортань у человека, заставляет отозваться желудок. Я резко отклоняюсь назад, прижимаясь спиной к стене и, зажмурив глаза, делаю пару глубоких вдохов.

Ты знала, на что идёшь, уговариваю себя, пытаясь убедить, что всё это необходимая мера. Ещё один вдох, и я выхожу из-за угла как раз вовремя, чтобы увидеть, как из-за соседнего коридора выбегают несколько солдат. Я трачу на сомнение всего один миг, когда огромные глаза, повернувшегося солдата, встречаются с моими, пуля уже летит в его сердце, второй даже не успевает выйти, как я уже стреляю, попадая ему прямо меж глаз.

“Не выстрелишь, выстрелят в тебя”, — звучат слова Алека в моей голове, заставляющего меня ежедневно по несколько часов все последние дни оттачивать меткость выстрела. Это было куда легче, чем метание мортэмов, но и то, и другое стало у меня получаться очень даже хорошо. Главное видеть цель, слушать своё тело, всё остальное руки сделают сами. На сей раз Алека я слушала хорошо.

Два-восемь, вот какая разница между мной и Елаем, когда он расправляется с последним солдатом.

— Остальные в том отсеке, — указывает он на дверь, когда я подхожу к нему, — я слышу как минимум восемь сердцебиений, и ещё несколько гибридов, закрытых вон там. Очевидно, они спрятались здесь, когда мы вошли. Одно неизвестно: рабочие это или солдаты.

От выброса адреналина в кровь у меня немного дрожат руки, когда Елай передаёт мне одну из двух ключ-карт, зажатых меж его окровавленных пальцев. Та, что оказывается у меня, тоже испачкана размазанной кровью, и я начинаю думать о том, что с каждым разом моё отношение к крови меняется, меньше брезгливости, словно это обычная грязь. Я убираю карту в карман на запястье, Елай же готовит свою, чтобы открыть ею дверь, так он затратит меньше времени. И на сей раз он не спрашивает, готова ли я, прикладывает карту и с удара ногой открывает дверь, сразу нацеливая пистолет. Первый выстрел приходится точно в грудь, стоявшего на карауле солдата, он просто не успевает отпрыгнуть в сторону. Второй тоже: действия Елая такие чёткие и быстрые, что я вижу только как меняется его ракурс, а четверо солдат уже лежат мёртвыми на полу. Я осторожно следую за ним, благодаря неизвестно каких Богов, что на сей раз мне не приходится стрелять. Оставшиеся четверо живых — лаборанты. Они сидят в углу, прижавшись друг к другу, несколько напуганные, глаза единственной женщины и вовсе блестят от скопившихся непролитых слёз.