– Они еще спрашивали, есть ли у тебя семья, - продолжает Сашка. Интересовались, не собираешься ли ты жениться, и все в таком роде. Очень обрадовались, узнав, что ты - дурак, но не настолько... Ты понимаешь, к чему дело идет?

– Честно? Не понимаю пока.

– Ну и поц. Ясно, что у них есть какие-то планы на твой счет. Может быть они тебе работу предложить собираются? А что? Теперь же просто выехать, было бы приглашение...

– Нужен я им, - бурчу.
– У них там такого добра на каждом углу.

– Пиздишь, - царственно возражает Сашка.
– Ни одного моего ученика пока у них там нет... кроме Лёньки Воланда, который уехал в Израиль, но Лёнька был полный мудак. Ты когда только школу кончал, уже лучше работал, чем Лёнька.

– Торман, - прошу жалобно, - умолкни. Сглазишь.

Потому что, то, о чем он говорит - это больше чем мечта. Много больше. Что-то вроде путевки в Царствие Небесное... Путевки, которой можно воспользоваться при жизни.

Глава 34. Боги

Вопрос о происхождении богов неоднократно ставился в литературе.

Пока мы едем на такси в центр, я размышляю о загадочных тормановских "фронсах". Какими они окажутся? Что им от меня может понадобиться? И, если уж на то пошло, зачем им мои "едоки"? Просто сувенир из "провинции у моря"? Странный, однако, сувенир... Может, пропаганды ради? Дескать, посмотрите, люди добрые, на жуткие хари всепожирающих строителей коммунизма... Да нет, вряд ли, они там нынче страстно любят Горбачева и перестройку, это даже круче, чем матрьошка-баляляйка-вотка-чьёрная-икра... Неужели просто ценители искусства? Богатые меценаты, готовые взять под крылышко юного гения из совдепии? "Под крылышко" - это хорошо бы, меня надо любить, холить, лелеять и давать мне много денег, только до сих пор никому не приходило в голову осуществить эту прогрессивную программу... А может быть они из секты буйнопомешанных диетологов, и надеются, что "Едоки" помогут им пополнить ряды новыми адептами, из числа убоявшихся уподобиться моим невольным натурщикам?

Последнее предположение нравится мне больше прочих: оно достаточно абсурдно, чтобы оказаться правдой.

Впрочем, самое главное, я о них уже знаю. Эти щедрые иностранные психи вестники самой судьбы, или даже ее орудия. С этой точки зрения, они благословенны и смертельно опасны; их появление сулит мне восторг и смуту больших перемен...

И все же интересно, откуда они взялись?

– Слушай, - спрашиваю, - а откуда они?

– В смысле?
– удивляется Торман.
– Ну фронсы же, из-за границы, значит.

– Ну, понятно, что не с неба свалились и не из-под земли выползли... А из какой именно страны, не знаешь?

– Не спросил, - он, кажется, сам удивляется теперь собственному промаху. Но быстро находится: - А не однохренственно ли тебе? Главное, что они есть.

И то правда.

Глава 35. Бран

Он переходит моря вброд...

За этими увлекательными размышлениями я не успел заметить, как наше такси свернуло на улицу Маяковского. Спохватился, когда за окном уже засверкал в сиропе фонарного света сизый кафель пятиэтажки. Тут же повернулся к другому окну и убедился, что давешнее наваждение рассеялось: вывески кафетериев сияют жалкими неоновыми заплатками на фоне ультрамариновой роскоши новорожденной ночи; городские бездельники снуют в лабиринтах белого пластика - от столика к столику, от приятеля, к приятелю; даже старухи с семечками еще сидят на своих табуретах, не спешат отправляться по домам: клиенты-то - вот они!

Я расслабленно откинулся на спинку сидения. Все моря Вселенной были мне по колено теперь, когда зыбкие топи опасных, не мною вымечтанных, чудес расступились, чтобы дать мне дорогу. Я, наконец, почувствовал, что вернулся обратно. Откуда - на этот вопрос я предпочел бы не отвечать даже себе. Себе, собственно, в первую очередь.

Глава 36. Буркут-баба

В одном из [мифов] аллах обещает удовлетворить любое желание того, кто простоит 40 суток на одной ноге.

"Фронсы" оказались симпатичные. По-русски говорили с легким акцентом каждый искажал каноническую, привычную уху звукопись на свой манер - но словарным запасом они обладали фантастическим. Особенно белобрысая, коротко стриженая немка Клара: ее спутники, голландец и американец, объединенные немыслимым для чужих друг другу людей внешним сходством, были молчаливыми, приветливыми интровертами и словно бы просто создавали фон для ее непрерывного бенефиса. Пока мы чинно пили кофе в баре (вопреки тормановским байкам, блудные иностранцы вели трезвую жизнь, по крайней мере, сегодня), она обрушивала на меня ничего не значащие сведения о себе и своих приятелях - обычный информационный мусор, пригодный лишь для натурального обмена при первом знакомстве. Сообщения перемежались сдержанными комплиментами моему мастерству "создавать настоящий кошмар на пустом месте", - формулировка, впрочем, принадлежала не Кларе, а молчаливому голландцу Дитеру. Комплименты я слушал вполуха: ждал, когда беседа вступит в свою деловую фазу. А она все не вступала.

"Ну и черт с ними, - решил я.
– Не фиг губу раскатывать, и так все круто, двести рублей на дороге не валяются, а в кармане моем очень даже лежат". И расслабился. Спросил: "Ну что, пойдем ко мне?" Общество возрадовалось. О вкусах, конечно, не спорят, но я бы, дай мне волю, до утра в "Белом" сидел, а эти пулей вылетели на улицу.

Отправились: я впереди, показываю дорогу, суровый трезвый Торман замыкает шествие. Присматривает, чтобы клиенты не удрали, так, что ли?

– Скажите пожалуйста, Макс, - вдруг ожил американец Стив, молчавший до сих пор столь упорно, что я уж решил было, будто парень всю жизнь имел твердую "двойку" по этой своей "русистике". То есть здороваться по-русски его худо-бедно за пять лет в университете научили, но это все!

Однако оказалось, что с русистикой у Стива полный порядок. Просто он был самым деловым человеком в этой маленькой компании, на ерунду вербальных усилий не тратил.

– А доводилось ли вам когда-нибудь работать по заказу?
– он спросил не просто вежливо, а почти робко. Словно предполагал, что, услышав такое, я, как подобает великому художнику, смертельно оскорблюсь, побледнею, задушу всех присутствующих голыми руками, а потом убегу прочь, сотрясая ночь сдавленными рыданиями.

– Если бы я не делал работу по заказу, я бы сдох от голода девять лет назад, - отвечаю этому наивному капиталисту с воистину пролетарской снисходительностью.
– Откровенно говоря, только тем и занимаюсь, что по заказу работаю.