– Хорошо, - соглашаюсь.
– Не буду. Если даже случайно на улице встречу, сделаю вид, что мы незнакомы.

– Это как раз глупо, - возразила Ада. Тон ее серьезен, глаза печальны. Если ты когда-нибудь увидишь меня на улице, беги навстречу, ори, делай все, чтобы привлечь мое внимание. Потому что если мы когда-нибудь встретимся снова, это будем уже не совсем мы. И возможно, эти новые люди смогут провести вместе немного больше времени, чем кусочек ночи.

– Вот теперь я не понимаю ничего, - удрученно сознался я.
– Если ты хочешь, чтобы я узнал тебя на улице, какого черта ты не диктуешь мне свой телефон, или не записываешь мой? Что ты дурью маешься?

Я срываюсь на крик, потому что (я сам только теперь начинаю это понимать) расстаться с Адой для меня сейчас смерти подобно. Это не какая-нибудь дурацкая "любовь с первого взгляда", не сопливая собачья чушь для озабоченных юных прыщеносцев, просто рядом с нею мне ничего страшно, а без нее... без нее я буду чувствовать себя как человек, болтающийся над пропастью в кабинке вышедшей из строя канатной дороги: вроде жив еще, но ясно уже, что это ненадолго. Потому и ору как идиот: слишком уж велика ставка.

– Тише. Ты меня отвлекаешь, а я за рулем. И, между прочим, собираюсь выезжать на шоссе, а там... а там, как всегда, пробка. Пока будем ползти, я тебе все объясню про "дурь", которой я, как тебе кажется, "маюсь". Ну, или не все, а только что-нибудь, как получится...

– Давай, объясняй, - мрачно требую я, когда ее "пятерка" медленно переползает с узкой боковой дорожки на четырехполосное шоссе, и тут же обреченно замирает между несколькими желтыми "Икарусами", добродушными, грузными и неповоротливыми, как сытые коровы.

– Есть встречи, которые имеют значение, и есть встречи, которые значения не имеют, - мягко, даже немного нараспев говорит Ада.
– Встречи, которые имеют значение, случаются не просто так, от фонаря, а зачем-то. Событие, ради которого произошла наша встреча, уже случилось. Следовательно, наше дальнейшее общение будет, возможно, приятным, но бессмысленным. Хуже того, потакая желанию оставить все как есть, можно все испортить. Это - правило. Запомни его, пригодится еще.

Ужас состоит в том, что я каким-то образом знаю, что Ада права. О чем, собственно, она толкует - не понимаю, но нутром чую: так оно и есть. Это хуже всего: я-то ее переубедить намеревался. Выторговать хотя бы возможность позвонить, если совсем уж невмоготу станет, если почувствую, что мою жизнь снова пора спасать. У Ады это отлично получается, хотя, казалось бы, не ее это специализация...

– А какое событие случилось?
– спрашиваю.
– Их вообще-то было немало.

Настроение у меня - хоть волком вой, но любопытство - страшная сила. По крайней мере, мое любопытство.

– По твоей милости я выяснила, что некоторые вещи, которые я считала собственным вымыслом, абсолютно реальны, - с энтузиазмом докладывает Ада, радуясь не то изложенному факту, не то возможности переключиться на вторую скорость: маршрутный автобус, за которым мы следуем, пополз немного резвее.

– Ты... сны имеешь в виду?
– уточняю.

– В част-нос-ти, - чеканит она.
– Я была сегодня на этой твоей улице Маяковского. Странно: сколько лет в этом городе живу, а никогда раньше туда не сворачивала. Без надобности как-то было...

– И что?
– спрашиваю, содрогаясь от предчувствия ответа.

– А то. Троллейбусных проводов там, конечно же, нет, как ты и говорил. Но одно рогатое чудовище мимо меня проползло. Не остановилось, правда. Очевидно, это сервис для избранных. Зато сразу стемнело... ну, не то чтобы совсем стемнело, а нечто вроде сумерек случилось - это сразу после полудня, каково?! И подворотни там интересные, на этой улице: куда только они не ведут... Я туда особо не совалась: знала, что из таких мест не всегда удается вернуться к обеду, а мне тебя выпустить надо было... ну и еще кое-какие дела уладить, по мелочам. А подворотенки-то сладостные!.. Исследуй как-нибудь на досуге, если с духом соберешься.

– Щас, - саркастически усмехаюсь, - побежал уже... Да я теперь эту улицу за пятнадцать кварталов обходить буду!

– Вот! Это в тебе самое ужасное, - сочувственно вздыхает Ада.

– Что такого ужасного ты во мне обнаружила?

– А вот, смотри... нет, погоди, я закурить хочу, - она бесцеремонно достает из моего кармана пачку сигарет, берет одну, неумело, но с некоторым остервенением прикуривает, и я замечаю, что руки ее дрожат.
– Мы с тобой оба были на этой улице, и оба натерпелись там страху. Только я теперь собираюсь отправиться туда еще раз, ночью. А ты, скорее всего, из города сбежишь, чтобы случайно в какое чудо ногой спросонок не вляпаться. Сбежишь ведь?

– Не знаю еще. Может и сбегу.

Про себя я в этот момент уже твердо знал: еще как сбегу! Как, куда, надолго ли - на сей счет у меня не было никаких планов. Но подальше от этого города, темная сторона которого, сотканная из чужих опасных фантазий, в последнее время повадилась предъявлять на меня права.

– Понимаешь, какое дело, - печально говорит Ада, - если бы ты не свалился мне на голову, я бы никогда не узнала, что каждому выпадает шанс наяву прогуляться по лабиринтам собственных снов. Ты словно бы дал мне ключ от двери, ведущей в лучшую из моих комнат. Комната-то моя собственная, а ключ от нее почему-то был у тебя. И знаешь, что? Думается мне, ты просто создан для того, чтобы раздавать такие ключи посторонним людям. Выпускать птиц из клеток, распахивать заколоченные окна, взламывать потайные двери, и все в таком роде. Но ты никогда не сможешь сделать это для себя самого. Когда-нибудь ты так и умрешь, сжимая в руках связки чужих ключей... И это глупо, по-моему. Но так уж ты устроен.