Я помню этот день так, как будто бы он был вчера.

Это важный день. Про него нельзя забывать.

Знаете, в жизни человека вообще есть такие вещи, про которые он помнит всю жизнь. Думаю, этот день относится к их числу. Я даже не представляю, как это можно, – взять да и забыть его. Для меня это что-то немыслимое, ужасное. Этот день во многом сформировал меня. Забыть его значило бы потерять частицу себя, лишиться чего-то важного.

Не знаю даже, как лучше начать рассказ об этом дне. Может быть, стоило бы рассказать обо всём по порядку, от начала и до конца. Поведать обо всех мелочах, которые со мной в тот день произошли. Или, может, лучше сразу приступить к делу?..

Наверное, всё-таки лучше будет рассказать обо всём по порядку, по возможности не упуская никаких мелочей. В конце концов это важные мелочи.

А начинался этот день примерно так.

Я спал.

Просто лежал в кровати под белым, хрустевшим от чистоты одеялом и спал.

Прохладный, шедший от приоткрытого окна воздух обволакивал лицо.

Перед глазами неспешно текла, колыхалась волнами темнота.

Вдруг сквозь неё стали пробиваться лучи тусклого серовато-голубого света. Я почувствовал лёгкое щекотливое покалывание в кончиках пальцев.

Тишину разорвали ритмичные удары моего сердца. Его стук шёл как будто откуда-то издалека в то же время доносился изнутри меня самого. Казалось, я находился под водой и слышал, как над её поверхностью кто-то колотит молотом о наковальню.

Я почувствовал своё тяжёлое, какое-то водянисто, как мне показалось, дыхание. Потянулся немного. Ощутил приятную боль в мышцах. С трудом разомкнул заплывшие ото сна глаза.

В фиолетово-голубоватом мареве наступавших предрассветных сумерек стояла передо мною комната. Лившийся из-за ещё не пожелтевшего горизонта свет проникал сквозь наполовину запорошенное снегом окно проникал в комнату.

Я встал.

Пошёл в ванную. Умылся, оделся, привёл себя в порядок. Затем позавтракал, оделся и пошёл в школу.

Всё это время я был как сплюснутая пружина. Мне казалось, что вот-вот, уже совсем скоро должно произойти что-то такое, что такое важное, значимое, что точно изменит мою жизнь навсегда. И я ждал, ждал и не мог дождаться. Мне страстно хотелось что-нибудь сделать, как-то занять себя, потому что мне было чудовищно скучно. Минуты текли часами. Это потому, что когда чего-то осень ждёшь, время как будто замедляется. И оно замедлилось, стало тягучим, как сироп и каким-то липким.

В школе в тот день ничего интересного не происходило. Я сидел на уроках, отвечал когда мог, говорил всякие разности, на переменах старался шутить, но выходило как-то не очень.

Я очень волновался. Всё перемены я ходил из одного конца коридора в другой, думал о чём-то, сбивал с ног проходивших мимо ребят и шёл, шёл, шёл.

Я ужасно нервничал. От нервов у меня страшно крутило живот. Это началось ещё там, дома, но в школе многократно усилилось. Я постоянно бегал в сортир.

Наконец уроки закончились.

Я вышел на улицу. Стефанко ждал меня у ворот.

Мы вышли на Большую Филёвскую. Развернулись, пошли по направлению к парку.

За спиной послышался нестройный топот кожаных ботинок на толстой резиновой подошве.

Я обернулся.

Нас догоняла весёлая компания очень красивых молодых людей. На них были короткие спортивные куртки серого и чёрного цветов, плотно облегавшие их крепкие ноги чёрные джинсы, начищенные пусть не до блеска, но всё же изрядно ботинки, стук которых об асфальт я услышал.

Шапок на молодых людях не было. Их короткие тёмно-русые волосы гордо и величественно развевались на совсем не сильном зимнем ветру.

Это были наши старшеклассники. Занятия у них к тому времени уже кончились, и теперь они шли со школы в бар.

– В бар?! – громко крикнул я нашим спутникам.

– В бар! – ответил хор ломавшихся юношеских голосов. – А вы?!

– К Тоне! – ответил за меня Миша.

– У-у-у! – загудела компания.

Когда гуд немного поутих, один из парней сказал: «Ну, вы там привет ей от одиннадцатого «А» передавайте!».

«Скажите молодой барыне, – произнёс другой юноша, – что мы сегодня и за неё здесь пить будем!».

– Скажем! – хором ответили мы с Мишей.

Компания опять радостно загудела. Мы пошли быстрей.

Секунд через тридцать мы услыхали, как за нашими спинами с чудовищным скрипом распахнулась дверь бара. Громко стуча ботинками об облицованные глазурной плиткой ступени, страшно матерясь и толкаясь, шестеро парней (точно помню, – их было именно шестеро) вошли в помещение. Издав жуткий, напомнивший мне плач попавшего в крысобойку котёнка плач, неспешно затворилась за ними дверь.