Всё картины были на уголовную тематику.

Вот одна картина. Одна из тех, что висели над диваном.

Грязная тюремная камера. Четыре полуголых зэка навалились на какого-то тощего мужичка. Один из них уже снял штаны. Другой приставил заточку к горлу жертвы. Сейчас доходягу будут опускать.

«Петушок» – гласила надпись под картиной.

Другая картина. Тёмный лагерный барак. Два заключённых дерутся не на жизнь, а на смерть. Один из них уже нанёс своему врагу решающий удар заточкой живот. Соперник согнулся в три погибели. Ноги его подогнулись. На бледном лице застыла гримаса ужаса и боли. Ещё секунда, – и он упадёт. Потом его будут добивать. Вокруг дерущихся стоят человек тридцать зэков. Словно стервятники они довольно глядят на чужую гибель. Их глаза не полыхают, а просто мерно горят тем самым синеватым адским пламенем.

«Vae victis!» – было написано на небольшой табличке, закреплённой прямо под рамой.

На третьей картине было изображено праздненство.

Какая-то тесная квартира в старом доме с деревянными перекрытиями. Большая светлая комната, густо набитая людьми. Ломящийся от еды и напитков стол. За столом сидят довольные, по-пижонски разодетые уголовники. Рядом с каждым из них сидит по развратной красавице. Женщины одеты в короткие платья пастельных цветов. Мужчины одеты либо по-военному, – чёрные кожаные сапоги до колена, галифе цвета хаки, френчи, – либо по-американски, – кожаные туфли, зауженные брюки, белые рубашки, жилицы и пиджаки.

Посередине стола сидит молодой уголовник. Он развалился на стуле, вытянул ноги под стол. На его ногах начищенные до блеска штиблеты из чёрной кожи. Его туфли имеют тупые носы. Огромные серебряные пряжки на них так и переливаются жирным блеском. На нём узкие клетчатые брюки и белая рубашка. На коленях у него сидит прекрасная девушка с коротком белом платье с кружевом. Одну руку она положила на стол, а другой обнимает своего компаньона за шею. Левой рукой уголовник держит стакан с водкой, а правой щупает девушку за грудь. Кажется, он не сводит глаз с красавицы.

Подпись под картиной гласила: «На малине».

Последняя из четырёх имевшихся в комнате картин изображала тёмную, очень грязную подворотню, заваленную мусором. Какой-то несчастный человек лежал на земле животом вниз, страшно завывая. Его лицо было было поражено какой-то жуткой судорогой. Изо рта вырывался вопль ужаса и отчаяния. Человек был одет в коричневую кожаную куртку, зелёную рубашку и брюки. На ногах его были старенькие боты.

Рядом лежащим валялась авоська, набитая всякой едой. Там была колбаса, батон, апельсины, ещё что-то. Лежавшая там же бутылка с молоком разбилась, и теперь белая жидкость растекалась по грязной мостовой.

На спине у мужика сидел огромный уголовник. Он был одет в длинный чёрный макинтош не первой свежести. Ног его видно толком не было. Лицо его закрывала чёрная широкополая шляпа. Уголовник душил мужика гарротой.

Рядом стоял ещё один блатарь. Это был совсем молодой человек довольно приятной наружности. Он был одет в широкие брюки, в серую куртку из тонкой хлопчатобумажной материи. На ногах у него были туфли из чёрной кожи. На голове красовалась кепка-восьмиклинка. Парень старался сдвинуть её на лоб так, чтоб она закрывала лицо, но кепка была слишком мала для этого. Из-под кепки на лоб парня выбивались золотистые пряди волос. В правой руке парень держал раскрытый перочинный ножик с очень коротким лезвием.

«Сцена для Гран-Гиньоля» – гласила надпись под картиной.

В тониной гостиной было четыре двери. Одна вела в коридор, другая –столовую, третья открывала проход в комнату Тони, четвёртая – в спальню тониных родителей. Всё двери были деревянные резные. Тематика резьбы была та же, что и на двери в ванной.

Внезапно та дверь, что вела в столовую, открылась. В комнату вошла Соня.

На ней было кружевное платье из ярко-розового шёлка. Юбка спускалась до колен. На ногах у неё красовались белые балетки. Волосы были скручены в две небольшие косички. Каждая из них была затянута крупным белым бантом, вроде тех, что надевают на последний звонок выпускницы.

– Пойдёмте к столу, мальчики! – мягко сказала Соня, не глядя нам в глаза.

Мы вошли в столовую.

Там уже начинался кутёж.

Комната была прекрасна.

Почти всю её занимал длинный стол красного дерева.

Ой, хороший же это был стол!

Внешним видом он напоминал гроб. Гроб на колёсиках.

У него были толстые массивные ножки. Резные, разумеется. Поверхность стола была гладкая до невозможности. Она вся была хорошо отполирована, а затем покрыта лаком. Поверхности стола легко модно было разглядеть собственное отражение.

Впрочем, это касалось не только поверхности. Стол весь был отполирован и покрыт лаком. Просто с поверхностью это была особенно заметно.

По бокам стол был обшит досками. Именно это делало его похожим на гроб. Доски начинались прямо от поверхности и спускались до самого пола. Доски украшала сюжетная резьба. Это были были причудливые сцены по мотивам известного романа Рабле. На красном дереве были старательно вырезаны предающиеся обжорству и совокуплению великаны.

Выглядело это всё очень эффектно, но в практическом отношении было крайне неудобно. Когда ты сидел за этим столом, – тебе некуда было дать ноги. Вытянуть их под стол было невозможно (мешали доски), а расставлять в стороны было нельзя. Если ты так делал, то тут же натыкался на ноги других гостей. Поэтому все сидели за этим столом как-то полубоком.