Барти хотел возмутиться, но вовремя спохватился и прикусил язык. У Ауреллио была тяжёлая рука и излишним милосердием, как его босс, он не страдал. Барти пришлось отдать ему свою сумку, ремень и кошелёк, но тот всё равно бесцеремонно обшарил все карманы и складки его одежды. Этот мафиози напоминал Барти существо из сказок. Огромная медвежья фигура с мощными руками и кабанья физиономия с толстой шеей, на которой едва застёгивался ворот рубашки. Как зверь, превосходящий Барти в пищевой цепи, он внушал ему страх, заставлял дёргаться от каждого небрежного касания или тычка.

– Не думай о себе много, – зло проговорил он, отпуская Барти. – Ты всё равно скоро сдохнешь. Не ты первый, не ты последний.

Тот лишь опустил взгляд. Ему нечего было ответить. Всё происходящее оказалось слишком неожиданным и непредсказуемо новым для него. Мир, в котором он жил до сих пор, мир добропорядочных и законопослушных граждан остался где-то далеко позади. Перед ним простиралась незнакомая территория преступников и негодяев, на которой работали свои законы и порядки.

***

Рассовав по карманам все ценное, что имел при себе Барти, Ауреллио грубо подтолкнул его вперёд и скомандовал:

– Пошёл!

Идти Барти никуда не хотелось. Каждый новый шаг – новая неизвестность, таившая в себе множество опасностей. Ему нужно было время, чтобы успокоиться, обдумать всё и понять, что теперь делать со своей жизнью. Но оставаться на месте он не мог. Опасность вполне определённая дышала ему в спину и бесцеремонно толкала, стоило тому хоть чуть-чуть замедлиться. Они пересекли лужайку перед домом, освещённую вкруговую уличными фонарями, декорированными в честь Рождества ветками пихты, шариками и яркими ленточками. Барти невольно засмотрелся на замысловатое украшение, а затем перевёл тоскливый взгляд на окна дома, из которых мягким тёплым сиянием струился свет. Там внутри у окна красовалась высокая пышная ель, украшенная диковинной электрической гирляндой. Сердце ещё больше защемило, когда он вспомнил, как в прошлом году украшал вместе с близнецами ёлку в доме брата.

– Пошевеливайся! – процедил за спиной Ауреллио.

Они обошли дом и оказались на заднем дворе. Здесь по периметру располагались хозяйственные постройки: гараж, дровяной сарай и маленькая пристройка для садовых инструментов. В углу стоял небольшой гостевой домик. У его дверей Барти заметил темноволосого паренька его возраста, таращегося в их сторону. Стоило Ауреллио бросить на него короткий злобный взгляд, как парнишка исчез внутри дома.

Они вошли в хозяйский дом через чёрный ход и оказались на просторной жаркой кухне, где витали ароматы запеченной индейки и бисквита. По кухне сновали женщины, итальянки, судя по внешнему виду, и о чём-то вполголоса переговаривались. Одна из них занималась выпечкой, другие – приготовлением основных блюд. Они практически не отреагировали на появление непрошеных гостей. Лишь старшая ответила что-то Ауреллио, когда тот её спросил.

– Будь здесь, – бросил он Барти и прошёл дальше вглубь дома.

Барти устало навалился на входную дверь, а потом и вовсе сполз по ней вниз, усевшись на корточки. Ароматы кухни пробудили голод. От него пострадавшая голова разболелась ещё больше. Он обхватил её, зарывшись пальцами в рыжие волосы. Если бы он знал, что его прежняя жизнь окажется столь хрупка, он бы лучше берёг её. Настоял бы на том, чтобы остаться дома и продолжать помогать отцу в лавке. Постарался бы убедить его и брата не связываться с Маклафлинами. Ну а если пожар всё-таки бы начался, он был уверен, что смог бы спасти их, вывести всех из дому до того, как они задохнулись бы от дыма или погибли под завалами.

– Нет-нет, Роза! Только не шоколадный бисквит. Дон Сальваторе не терпит шоколад, – раздался над ухом озабоченный женский голос, выводя его из прострации. Барти поднял взгляд.

Женщина, что предстала перед ним, была возраста матери Эбби. Но в отличие от миссис Мюррей и всех остальных женщин, что Барти когда-либо встречал в своей жизни, она была необыкновенно элегантной и ухоженной. Её щёки были умело припудрены, а губы напомажены. Чёрные блестящие локоны с легкой паутинкой седины уложены в аккуратные кудри на плечах. На ней было надето изумительное винного цвета вечернее платье, какие Барти видел только в газетах и на афишах кинофильмов. Она порхала по кухне, выстукивая тонкими каблучками какой-то особенный ритм. А он смотрел на неё и понимал, что, как всё, что её окружает, эта женщина из другого, не его, Барти, мира.

– Так, а это что такое? – она замерла на мгновение над ним, рассматривая, как нечто, чего не встречала прежде.

– Синьор Гамбино просил позаботиться о нём, – пояснил за её спиной, выросший, как скала, Ауреллио.

– Мама мия, кажется, мой муж теряет хватку! – покачала головой женщина, театрально потирая правый висок. – Думал, что нашёл дикого волчонка, но на самом деле притащил домой озлобленного и затравленного щенка.

Она зацокала языком.

– Он ещё и напрочь лишён всяческих манер, – поддакнул Ауреллио.

– Что ж, похоже мне придётся самой заняться его воспитанием и посмотреть, что из этого выйдет, – она, нахмурившись, скрестила руки на груди. – Первым делом нужно избавиться от одежды. Не хватало ещё вшей и клопов в моём доме. Ауреллио, разыщи Сантьяго, пусть выдаст ему пока форму обслуги. А это тряпьё пусть сожжёт.

Она очертила пальцем окружность воздухе, указав на Барти. И у него будто петлю затянули на шее. В горле пересохло. Он почувствовал себя отчужденным, больше не принадлежащим себе. Ауреллио смотрел на него с презрением, но хотя бы как на человека. Для неё же Барти был подобен вещи.