Как-то ночью она проснулась и вдруг словно увидела всю свою жизнь до тон самой минуты в кабинете доктора Коннинджа. Все муки и тяготы, все противоречия и мнимая разделенность жизни словно вспыхнули в огне. И вот свет, просветление! А потом - тишина, покой. "Иисус - добрый Человек", шепнула она. Он всегда был где-то далеко от нее во времени и пространстве; жизнь его - воплощение единства со всею тварью - была так далека от того пестрого разрозненного мира, в котором жила она. И вдруг она ощутила Иисуса! Но как же так - его имя было произнесено женщиной, той, у которой она убила ребенка, и сразу заполнило немоту того небывалого мига, когда все противоречия вдруг исчезли... "Твердыня моя и Избавитель мой..." И чудное целение его она вдруг почувствовала, распинаемая в той комнате смерти, разрываемая натрое. На страстный ее вопрос ей дали ответ, подкрепленный множеством полузабытых слов и песнопений, которые когда-то в детстве она слушала, преклоняя колена рядом с матерью в полумраке церкви. "Твердыня моя и Избавитель мой... Внемли гласу моления моего..."

Элен выскользнула из постели, стараясь не потревожить мужа (только начинало светать), тихонько оделась и пошла в церковь неподалеку, куда ходила когда-то еще с матерью. Она пошла к священнику. Она сказала ему, задыхаясь:

– Я не католичка. Я не могу исповедоваться. Но Иисус был рядом со мной. В своем отчаянии я ощутила его присутствие, и он меня исцелил. Я боюсь его утратить.

– Иисус становится для вас избавителем, - отвечал ей голос.

Выдержав мучительную борьбу с трезвым разумом Элен, воля ее одержала верх. Элен захотела удержать, не утратить таинственный покой того странного мига, сделать его своей жизнью, и она обратилась.

Маркэнд приходил в контору и делал свое дело, вероятно, не хуже, чем обычно, хотя с каждым днем отходил от него все дальше и дальше. Голоса, цифры, сводки куда-то отступали. Каждый вечер он видел детей, и, казалось, никогда еще так сильно не любил их; чувство тоски примешалось к его нежности, и от этого она стала острее. Они были возле него, он мог жить с ними вместе, помогая им в их жизни, которую они удивительным образом принимали как должное. И все же он испытывал такое чувство, словно должен был утратить их; или словно наступил канун долгой разлуки, из которой, быть может, ему или им (этого он не знал точно) не суждено возвратиться живыми, чтобы снова оказаться всем вместе. И ему, чье отношение к детям было всегда таким простым и цельным, приходилось теперь сдерживать себя, чтобы не прозвучала в его ласке нотка взволнованности, чуждая их прямой и здоровой природе... А Элен... Никогда еще его любовь к ней, его потребность в ней не была так велика, но Элен стала бесконечно далекой, недосягаемой. Целый день, сидя в конторе, он старался разубедить себя. Теперь больше, чем когда-либо, он должен сблизиться с Элен; чтобы понять ее веру, быть может, снова завоевать ее, он должен прежде всего дать ей почувствовать, что между ними нет пропасти. Но когда они сидели друг против друга за обеденным столом или ночью лежали в своих постелях, такое решение казалось ему противоестественным. Как могли они приблизиться друг к другу, если, несмотря на всю силу своей любви, ни он, ни она не были прежними? Как-то незаметно жизненный поток, который раньше легко нес их рядом, вместе, теперь уносил их в разные стороны. Не раз ночью его тело приближалось к ней, и она раскрывала ему свои объятия. Он лежал неподвижно, и отчуждение холодной тенью спускалось на них и похищало невинную радость их тел, счастливых вновь обретенной близостью. Он отодвигался на свою постель, а она молчаливо наклонялась над ним в прощальном поцелуе.

Он снова навестил Лоис в ее студии. Он увидел, что сквозь внешнюю мягкость черт ее лица проступает твердый, определенный рисунок. В ней была какая-то первобытная сила. Но неудовлетворенный голод в ее глазах делал эту силу чуждой, точно у тигрицы в клетке. Он пришел к ней, сам не зная хорошо почему; может быть, узнать, что с ней, подвести итог, если возможно - помочь ей; и когда она сидела на диване, куря и непринужденно болтая, он почувствовал, что мог бы взять ее снова. Но он теперь знал заранее, что должно последовать, и это остановило его; и, подавляя свой порыв, он вдруг понял все и сказал:

– То, что вы всегда говорите, - неправда. Я не принадлежу к вашей породе. Я вовсе не Дин.

– Кто же вы в таком случае?

– Не спрашивайте меня. Но это так. И ваш отец знал: это видно из его завещания.

– Но вы так близки мне, Дэви.

– Я понимаю, что произошло, когда я был здесь прошлый раз. Это была своеобразная попытка с моей стороны высказать истину о наших отношениях. Разве вы не видите, Лоис? Много лет мы играли в родственников. И это оказалось обманом. В чем же правда? В том, что вы - женщина, а я мужчина.

– Может быть, вы и правы.
– Лоис смяла сигарету и повернулась всем своим стройным телом. Ее глаза и губы были обращены к нему.
– Нет, не "может быть", - продолжала она.
– Я знаю, что вы правы. Только это и важно: что я - женщина, а вы - мужчина.

– Но вы не моя женщина, Лоис, и я не ваш мужчина.

– Говорите только о себе. Это в вас говорит "Дин и Кo"! "Мой" мужчина, "моя" женщина! Чепуха это все. Я ничья, и у меня нет никаких "моих". Я есть я. Если вы не хотите быть мужчиной для меня, найдутся другие.

– Лоис!

– Вы меня кое-чему научили. До прошлой недели я была верна Чарли. Теперь я пережила нечто вроде любовного приключения, и мне это понравилось. Конечно, я не люблю вас. Но я люблю себя, понятно? Это все, что требуется для женщины. Если она достаточно любит себя, она всегда сумеет найти мужчину, когда он ей понадобится...

– Вы себе сделаете больно, Лоис!

Она снова закурила.

– Мне и так больно.

Он посмотрел на нее, не зная, что ответить.

– Через десять лет, Дэви, никто уже не захочет меня целовать. Почему же мне не посвятить эти десять лет тому единственному, что у меня есть?

– А потом?

– К черту "потом"!

– Лоис, меня вы не одурачите. Ни у одной женщины роман не начинается по заказу. Это приходит естественно или вовсе не приходит.

– Что называется в наше время естественным?

– Когда вы так говорите, я вас не чувствую, Лоис.

– Ну, конечно! Ведь только мужчина и женщина в нас существуют реально, вы же сами сказали, но этого вы не захотели. А больше ничего и нет.

Она встала и остановилась перед ним, положив руку на его плечо.