Шрифт:
– К черту ужин! Ты слышала, что я тебе сказал?
– Я не глухая, Гарольд.
– Ну и что же? Бросишь ты туда ходить или нет?
– Нет, не брошу.
– Я заставлю тебя!
– Мальчишеский гнев исказил его лицо.
– Не знаю, как тебе это удастся. И почему ты на этом настаиваешь? Дэвид Маркэнд сюда больше не приходит, как ты просил. Но ты же не запретишь мне выходить из дому или ходить, куда хочется.
– Ты мне мать, и я имею право требовать. Нечего тебе стряпать для этого человека, словно он твои муж. Ты не поденщица. Стыд, позор! Проводишь там все вечера. Весь город говорит об этом.
– Не говори мне о стыде и позоре. _Своей_ жизни я не стыжусь.
Он понял намек на отца. Никогда он не слышал от нее доброго слова об отце... ни доброго, ни злого... она никогда не связывала свою жизнь с его отцом или с ним самим.
– Что же, ты думаешь, мне это приятно, что ты ходишь туда и что все говорят об этом?
– Мне очень жаль, - тихо сказала она, - мне очень жаль, что ты так к этому относишься.
Ее мягкость взбесила его. Он сжал кулаки, губы его задрожали.
– Я тебя заставлю!
– он подошел ближе.
– Я тебя заставлю!
Она увидела его кулаки и содрогнулась.
– Не смей!
Он отступил, смутно поняв, что ее страху много лет, больше, чем ему самому, и в этом страхе снова угадал намек на отца.
Ее вспышка остыла. Она отошла к столу и села.
– Слушай!
– сказала она.
– Все это уже давно накипало, и хорошо, что прорвалось наконец. Я тебе хочу сказать, Гарольд, что в мою жизнь я тебе вмешиваться не позволю. Живи своей жизнью.
...Позволь вмешаться! О, позволь мне быть ближе к тебе!..
– Я и не вмешиваюсь, покуда ты живешь, как порядочная женщина.
– Покуда я сижу в своем кресле, сложа руки. Покуда я ничего не делаю. Из года в год, изо дня в день...
– Мама!..
– Говорю тебе - оставь меня в покое. Смотри, Гарольд, оставь меня в покое.
– Ты что, влюблена в этого бездельника?
– Злобу в его голосе охлаждала усмешка, та самая усмешка, с которой Сэмюель Гор сказал: "Ах, так тебе знакома страсть?"
– Вот что я тебе скажу...
– Дебора обеими руками крепко ухватилась за угол стола.
– ...не испытывай ты моей любви к тебе.
– Ты меня не любишь. Ты меня никогда не любила.
– Я тебя любила.
– Лжешь!
– Я не лгу, Гарольд. Но мы чужие. Когда ты вот такой, как сейчас, - мы чужие.
– Ты лжешь! Ты никогда меня не любила, оттого что ты ненавидела отца. Вот почему мы чужие.
Она молча на него посмотрела.
– Попробуй сказать, что это не так!
– Он почти плакал.
– Не смеешь? Если ты меня любишь, почему же ты не можешь сказать?
Взгляд, которым она смотрела на сына, стал еще суровее, потому что она знала, что любит его и вместе с тем должна его ненавидеть.
Он подошел и перегнулся через стол.
– Иди ко всем чертям! Поняла? Я все знаю. Конечно, я - настоящий сукин сын. А разве может быть иначе? Посмотреть только на мою мать...
– Он засмеялся.
– Гарольд!
– резко сказала она.
– Ступай в свою комнату. Умойся. Переоденься, как я тебе велела. И приходи ужинать. Я приготовила тебе вкусный ужин.
Он пристально взглянул на нее; потом повернулся и вышел. Придя в свою комнату, он навзничь бросился на постель.
Часом позже мать отворила его дверь. Маленькая комната полна была лунного света. Гарольд спал лицом вниз, подогнув ноги и закинув руки за голову, как спят маленькие дети. Дебора долго стояла в дверях. Она чувствовала, что любит его.
– Теперь, снова обратив его в ребенка, - с горьким упреком сказала она себе, - ты снова его любишь.
– Глаза ее наполнились слезами, потому что велика была горечь упрека. Губы сурово сжались, и, прикрыв за собой дверь, она пошла прочь.
Гарольд проспал всю ночь. Проснувшись утром и увидев себя одетым, он все вспомнил. Его тело наполнилось великой ненавистью к Дэвиду Маркэнду, вытеснившей его страх перед матерью, его обиду. Эта ненависть, которая заполняла его целиком, делала его мужчиной. Он встал, снял рубашку, смочил лицо и грудь холодной водой и выскользнул из дому.
Птицы пели, ноги его ступали по росе, на деревьях лежал еще предутренний туман.
Дэвид Маркэнд стоял во дворе и обливался холодной водой из ведра. Он увидел, как Гарольд поднимается по ступеням, и понял: что-то случилось. Он прикрылся полотенцем.