Она приподнялась на локте и свободной рукой ударила его. Удар пришелся по щеке, и щека запылала. Он повалил ее навзничь, сплетая руки с ее руками, тело с ее телом. Она боролась, но слабо, потом затихла. Он коснулся губами ее шеи... Снова ощущение хрупкой пустоты остановило его страстный порыв. Он мучительно желал овладеть ее телом, по ее грудь, ее шея - их хрупкость была преградой. В нерешительности он огляделся: холмы окружали их, темные холмы, закованные в броню листвы. Голод плоти в нем дошел до боли. Но теперь преградой были холмы, закованные в броню холмы.

– Зачем вы ударили меня?
– сказал он, поднимаясь.
– Я обезумел от этого.

– Уходите, - пробормотала она. Она все еще лежала на спине.

– Да, я уйду.
– Он повернулся и пошел прочь.

...Отец Люси, старшина Демарест, в обществе бутылки пива сидел на крыльце, когда по ступеням поднялась его дочь. У него были темные волосы, обрюзгшие желтоватые щеки и глаза, выпученные и остекленевшие, точно в постоянной лихорадке. Он жил с дочерью вдвоем, любил ее, но мало с ней соприкасался. Его жизнь состояла из одних лишь торговых сделок (в Уотербери, где они проводили зиму, у него была контора) и пьяных досугов. Люси он давал больше денег, чем ей было нужно, предоставляя ей полную свободу, и относился к ней с обожанием, в котором сам себе не смел признаться. Физически она была точной копией его покойной белокурой жены, которая умерла слишком рано, не успев насытить его страсть, и эту страсть он бессознательно перенес на дочь. Он и Люси во многом походили друг на друга: тот же темперамент, вкусы, дух; безудержность в удовлетворении своих желаний, цинизм, похотливость одного легко могли найти отклик в другом. Но они ни о чем не могли говорить друг с другом, потому что об основном... о физической любви отца к дочери... не могло быть сказано ни слова.

– Хорошо покаталась?
– спросил он ее.

– Нет. Слишком жарко.

– Кларисса!
– закричал он.
– Кларисса! Еще бутылку. Мисс Люси тоже выпьет... Зачем же ты ездила?

– А что мне было делать?

– Лучше выкупалась бы в озере.

– Мне нравится, когда жарко... Охладиться всегда успеешь.

– Не похоже, что сегодня жара тебе понравилась. Она тебе испортила настроение.

– Это не жара. Если хочешь знать, я кое-что видела, что мне не понравилось.

– Ну, расскажи.

Старая дева, вся в черном, в скрипучих шнурованных башмаках, принесла бутылку пива и тарелку с печеньем. Погружая губы в пивную пену, Люси сказала:

– Ты знаешь этого Маркэнда?

Демарест выпрямился.

– А что?

– А вот что! Мне хотелось проверить... так, для себя. И оказалось, что это правда: он путается с вдовой Гор.

– Ее сын приходил сюда, ко мне.

– Гарольд Гор? Что он говорил?
– теперь насторожилась Люси.

– То же, что и ты. Бедный мальчишка прямо с ума сходит. Он говорит, что его мать путается с этим Маркэндом. Но ночам ходит к нему. Ругал ее, плакал, бедняга.

– Но она ему в матери годится.
– Люси смотрела в сторону.

– Мальчишка до того дошел, что я боюсь, как бы не было скандала, если только мы не предупредим это. Он чуть ли не застрелить его хочет.

– Что же ты думаешь делать?

– А вот решим.
– Он внимательно поглядел на дочь, которая по-прежнему смотрела в сторону.

– Как ты узнала?

Она повернула к нему лицо.

– Очень просто. Я пришла к мистеру Маркэнду. Я сказала ему: не хотите ли стать моим любовником, мистер Маркэнд? А он сказал: очень сожалею, мисс Демарест, но я уже прежде сговорился о том же с одной пожилой дамой, по фамилии Гор.
– Она допила свое пиво.
– Хочу выкупаться, - сказала она и вышла.

В тот же вечер четыре человека пришли в дом старшины Демареста: его компаньон, Кларенс Дейган; Сэм Хейт, местный столп баптистской церкви; Джекоб Лоусон, представитель того нового элемента, с помощью которого Клирден надеялся обрести былую славу; и маленький толстенький человек с визгливым голосом, почтмейстер Вилли Ларр, который регулярно округлял число голосов клирденских избирателей и отдавал их Дейгану и Демаресту. Через комнату проскрипела Кларисса, оставив на столе батарею бутылок. Она одна была неотъемлемой частью комнаты; когда она ушла, там стало пусто, несмотря на то что пятеро мужчин сидели за столом... пусто под высоким куполообразным потолком, среди деревянных панелей, стульев ампир из красного дерева с бронзой и больших французских окон, сквозь которые навевал лето мягкий южный ветерок.

Демарест выпил стакан крепкого виски с содовой.

– Грязная история, - сказал он.
– Все вы знаете этого Маркэнда, который в мае прикатил сюда из Нью-Йорка...

– В конце апреля, - уточнил Лоусон.
– Это я привез его в Клирден...

– ...и поселился в доме своей покойной мамаши, за какой надобностью никому не известно. Впрочем, нас это не касается. И хоть все это было довольно странно, никто из нас не считал себя вправе вмешиваться в его дела. Дом принадлежит ему. И Маркэнд - нью-йоркский житель, человек, говорят, состоятельный и солидный.

– Вы хотите сказать - был состоятельным и солидным, - возразил Дейган.
– Я почуял, что дело неладно, как только первый раз...

– Его отец был ничтожеством, - перебил его Хейт.
– Играл на скрипке. А мать ни разу не переступила порога церкви.

– Я хотел сказать вот что...
– продолжал Дейган (очевидно было, что весь разговор ведется по заранее составленному им и Демарестом плану). Демарест говорит, что Маркэнд состоятельный и солидный человек, а я утверждаю, что его дядя дал ему место в своем табачном предприятии. И пока дядя был жив, он занимал это место. Можете догадаться, почему он держался там, если я вам скажу, что, как только дядя умер, его в два счета выкинули вон.