Остальные выслушали эту новость серьезно и внимательно, точно врачи на консилиуме, устанавливающие диагноз пациента.

– Вы хотите сказать, - спросил Демарест, - когда этот самый Маркэнд явился сюда, он был безработным?

– Наверно, спасался от кредиторов, - заметил Хейт.

Лоусон встал, пустил струю табачного сока в мраморный камин и снова сел.

– Ну вот, - продолжал Демарест, - на прошлой недели пришлось мне услышать о кой-каких делах Маркэнда здесь, в Клирдене. Не забудьте, что город весь должен быть перестроен заново и что всякий скандал вряд ли повысит цепы на земельные участки. Вот почему то, что я узнал, мне сильно не нравится.

Лицо Дейгана сморщилось, как морда бульдога, приготовившегося к нападению.

Сэм Хейт просунул палец под безукоризненной белизны крахмальный воротничок (несмотря на жару, он был в своем неизменном черном сюртуке); у него была сухая кожа, и он беспрестанно смачивал губы кончиком языка.

– Он только два письма получил, как приехал, - доложил Вилли Ларр.

– На днях, - продолжал Демарест, - приходил ко мне Гарольд Гор, сын старого Сэмюеля Гора. Парнишка с горя совсем спятил. Оказывается, уже больше месяца его мать ходит по ночам в дом к Маркэнду и спит там.

Эту весть собравшиеся приняли в полном молчании.

– Мальчишка... боюсь я, как бы он не натворил беды.

– А это, - сказал Дейган, - будет беда для всего Клирдена.

– У нашего города незапятнанная репутация, - возмутился Хейт, - мы не потерпим прелюбодеяния.

– Откровенного прелюбодеяния, - добавил Вилли Ларр, который жил с тридцатидвухлетней незамужней племянницей Хейта.

– Все это так, - вздохнул Лоусон.
– Только что вы можете сделать? Дом принадлежит ему, а она, вы сами говорите, вдова. Если вы накроете их как-нибудь ночью, выйдет скандал.

– Нужно устроить так, чтоб обошлось без скандала, - сказал Демарест. Они делают вид, будто она туда ходит стряпать.

– Это облегчает дело, - оживился Дейган.
– Мы найдем Маркэнду другую стряпуху.

– А что, если он своей доволен?
– спросил Лоусон.

– Будь проклят я, если он и впредь будет доволен!
– проворчал Дейган.

По пути в Клирден Томас Реннард недоумевает, отчего ему так не по себе. Обычно поездка по железной дороге доставляла ему удовольствие. Он все тот же, сын фанатика проповедника с бедной фермы в Огайо, откуда вместе с сестрой бежал в город. В душе его укоренилось внушенное отцом представление о мире, юдоли скорби и тяжелых испытаний, и потому приятно, сидя в плавно идущем поезде, в роскошном спальном вагоне, на мягком диване, глядеть из окна на покоренный им мир. Покой - символ власти; фермы и города, как ни быстро они проносятся мимо, принадлежат ему; он завоевал право на свою часть во всем этом. Но сейчас что-то неладно; защищенный от звуков пульмановский вагон и мелькающий за окном ландшафт не успокаивают его. Дэвид! Он едет в Клирден, чтобы поговорить с Дэвидом, и Дэвид тревожит его. Он понял, что вовсе не знает, зачем едет, о чем будет говорить с Дэвидом. Эта неопределенность сама по себе не смутила бы Томаса Реннарда. Он привык действовать по интуиции; не раз входил он в комнату совещаний или судебный зал, не зная, каков будет его первый ход... и выигрывал. Но он всегда _чувствует_ свой план, даже если не знает его заранее; и незнание вызывает в нем возбуждение, речи его, когда приходит время говорить, звучат пламенно. Что сейчас тревожит Реннарда - это именно отсутствие такого предваряющего чувства; что сейчас тревожит его - это то, что он встревожен. Едет ли он представить финансовый отчет клиенту или убедить друга возвратиться домой?
– Маркэнд мне не друг, по он и не обычный клиент.
– Кто же он? Клиент, которому Реннард в глаза грозил разорением. Странный клиент.
– Ну, пока я еще не разорил его, отчего же мне тревожиться за друга? (Он не друг мне.) Дэвид - умница, но он поступает, как чудак. Вот что не дает мне покоя. Все мы отчасти чудаки. Чудаками были пионеры, пересекшие океан, чтобы искать счастья в пустыне, мы же их сыновья. Чудаками были мой отец и Корнелия. Дэвид будит во мне подавленного чудака... ищет в нем союзника в борьбе против меня... Реннард спорил сам с собой, пытаясь рассуждениями рассеять тревогу; это ему не удавалось.

В Уотербери он нанял автомобиль, чтобы не дожидаться полчаса уотертаунской "кукушки".
– Я тороплюсь увидеть Дэвида... Нет, не то. Я ищу красоты. Красота - в движении. Я на пути в Клирден. Прервать путь, не достигнув цели, было бы уродливо, стремиться вперед - прекрасно. Для того чтобы не прервать движения, нужны деньги, а деньги - то же, что власть. Власть, деньги, красота - все это одно.
– Он подумал о рисунках Корнелии: углем на белой бумаге длинные штрихи, не прерываясь, переходили один в другой, без конца, вечно. В этом красота. Ему вспомнились слова поэта: "Прекрасна истина, и истина в прекрасном".
– Чушь. Истины не существует. Есть лишь бессилие и неподвижность - уродство; и есть движение, власть красота. С тяжелым чувством он несся в подпрыгивающем автомобиле. Пыль мутными волнами вставала вокруг открытого кузова, мимо мчались холмистые окрестности. Несмотря на деньги, власть, быстроту, тревога не покидала его. Дэвид!

В послеобеденный час Маркэнд любил сидеть на задней веранде, обращенной к востоку. Приятно было глядеть на заброшенный сад, где на вспаханной им и Стэном земле буйно разрослись сорные травы; а деревья у изгороди - яблони, березы, тополя и один-единственный бук - в сумерках полны были птиц.

Он встал, заслышав шум автомобиля, и увидел Реннарда, выходящего из-за угла.

– Что-нибудь случилось дома?

– Решительно ничего, - отвечал Реннард.

Маркэнд молча стоял и смотрел на него.

– Ну-с, если вы не хотите со мной поздороваться, - сказал Реннард, может быть, вы хотя бы предложите мне стул?

– Садитесь, - сказал Маркэнд.

На веранде стоял столик; Реннард положил на него свою соломенную шляпу, сел и раскрыл портсигар. Маркэнд продолжал стоять.

– Я не совсем понимаю, - сказал он.
– Если дома все благополучно, зачем вы приехали сюда?

Реннард вдруг оживился, точно собака, напавшая на след. Он протянул Маркэнду портсигар и, когда тот отказался, достал себе сигарету, постучал ею о донышко шляпы и закурил.

– Набейте свою трубку, старина, - сказал он, - и давайте поговорим. Если через полчаса вы еще будете злиться - (Может быть, только за этим я и приехал - чтобы обозлить его), - я уеду. Идет?

Маркэнд ждал.

– По-видимому, я не имел права приехать просто, чтобы узнать, как вы поживаете?

– Нет, - сказал Маркэнд.

– Или чтобы узнать, когда вы думаете вернуться?

– Вам нужно знать об этом как моему поверенному?

– Возможно.

– Вы могли написать. Я не знаю, когда вернусь.