С возрастом, конечно, пришлось стать немного твёрже, ведь нельзя всегда потакать пациентам, нельзя бояться сделать больно, если это необходимая часть лечения. В этом Элеонора научилась выбирать меньшее из двух зол, однако в обычной жизни оставалась слишком мягкой. Повезло, что при возможности брат защищал её и не давал в обиду. Отношения между ними были хорошие, пусть и не очень близкие, к чему Элеонора относилась с пониманием. Сложно обращать внимание на человека, который очень старается его не привлекать, так что брат часто просто не замечал присутствия Элли. Вот и не складывалось общение.

Работать в лечебнице Элеонора начала с двенадцати лет. Сначала, конечно, под надзором старших, но в четырнадцать ряд задач она уже должна была выполнять сама. Речь шла именно о лечении, потому что для «грязной» работы всегда имелись люди более скромного происхождения.

— Я помню, как у меня впервые умер пациент… Совсем молодой парень, у него вся жизнь впереди была, он обещал своей девушке сыграть свадьбу, когда вернётся… Попал под магическую атаку. Чары постепенно уничтожали его лёгкие, мы когда потом его вскрыли, там остались два рыхлых чёрных сгустка чуть больше грецкого ореха… — Элеонора сжалась, вспоминая это. Ей потребовалось успокоиться, чтобы продолжить. — Знаете, раньше мы нередко прибегали к помощи магов. И в битвах, и в лечении, это сейчас начинают думать, что от них потенциального вреда больше, чем пользы. В тот раз даже приглашённый маг сказал, что заклятье слишком сильное и слишком глубоко обосновалось. Ничего нельзя было сделать, мне оставалось только приложить все силы, чтобы облегчить его страдания. Когда он умер… Конечно, с этим тяжело было смириться, но уже ничего не изменить. Он больше не мучился и это, наверное, лучше, чем продолжать жить в том состоянии. Да, — Элеонора кивнула сама себе и криво улыбнулась, — он даже сам сказал, что ждёт смерти, как избавления, что будет рад ей. Но… Мне нужно было как-то сообщить его родственникам, что он умер. А у меня горло сдавливало уже от мысли, как больно я сделаю им этой новостью. Но это тоже часть работы. Я потом осталась утешать невесту. Просто поняла, что её нельзя оставлять сейчас одну. Она выглядела так, словно смысл жизни потеряла, а вслед за этим могла потерять и жизнь. Я подумала, что чувствовала бы себя так же, узнай, что брат умер. Мне нужен был бы кто-то, кто утешит, побудет рядом, пока я не смогу мыслить достаточно ясно, чтобы осознать: да, я потеряла очень важного человека, но это только часть моей жизни, даже если очень значительная, но моя жизнь будет иметь смысл до тех пор, пока я жива.

В отличие от многих знакомых лекарей, Элеонора так и не смогла привыкнуть к страданиям, смертям и необходимости о них сообщать. Она всё ещё слишком сопереживала и пациентам, и их близким. По этому поводу о ней переживал брат, но Элли уверяла его, что не считает свою эмпатию помехой. Ведь находились те, кому помогало сочувствие.

В семнадцать Элеонору перевели работать в лазарет. Многие попадали туда только для того, чтобы всё равно умереть на поле боя, но немного позже. Такая безнадёжная работа, беспросветная череда дней, страшно похожих друг на друга. Элеонора могла бы вернуться в городскую лечебницу, даже брат уговаривал сделать это, но она считала, что нужнее здесь.

— Всё так тянулось, что я потеряла счёт времени. Мне часто говорили, что я выгляжу не лучше некоторых пациентов. Да, наверное, так и было. Тогда казалось, что жизнь стала затянувшимся кошмаром, от которого у меня не было сил очнуться. Моральных сил. Они все уходили на больных. Матушка, конечно, была права… — вздохнула Элеонора. — К счастью, в девятнадцать лет я встретила человека, который помог вырваться из сна. Напомнил, что я-то ещё жива. Я очень удивилась, когда к нам доставили женщину. Она не была пострадавшим полевым медиком, она была воином. Это уже стало очень ярким пятном среди одинаковых дней, но ещё больше меня потрясла новость, что на самом деле Фрейя была принцессой. Я восхищалась в детстве братом, который мог поспорить с родителями, но тогда я встретила человека, который не только бунтовал, но и пошёл против уготованной судьбы. Если бы я была хоть немного такой же сильной…

Однако восхищения восхищениями, а Фрейю надо было спасать. И на это Элеоноре хватило сил, а когда состояние стало более стабильным, она отправилась в столицу вместе с Фрейей, чтобы продолжить лечение. Всё же член королевской семьи не тот человек, которого можно не долечить и снова отправить на поле боя. Проведённое с Фрейей время помогло Элеоноре вспомнить, что есть жизнь вне лазарета, что есть не только боль и страдания. Она впервые за два года улыбнулась и заплакала от облегчения.

Конечно, когда Фрейя поправилась, пришлось вернуться к прошлой работе, но новая подруга не позволяла больше погрузиться в работу настолько сильно. Если Фрейя приходила и заявляла, что нужно отдохнуть, по переспорить её не было возможности. Особенно кому-то вроде Элли. Рядом с Фрейей ей было хорошо, потому что, перенимая её чувства, она перенимала уверенность и желание бороться за своё счастье. Поэтому, когда Фрейя согласилась выйти замуж за брата, Элеонора была счастлива.

— Я стала звать её сестрой, а она и не была против. Даже не знаю, чем объяснить тот порыв. Просто, кажется, даже от брата я не получала столько заботы. И слов поддержки. Фрейя никогда не говорила, что мне стоит найти занятие поспокойнее, зато утверждала, что я тоже сильная, раз продолжаю возвращаться в лазарет. И она первая поддержала меня, когда я решила отправиться сюда.

Элеонора сделала паузу и перевела взгляд на огонь. В свете пламени её слегка рыжие выбившиеся из-под косынки волосы казались ярче, солнечнее. С огнём Элли никогда не сравнивали, говорили, слишком мягкая для этого, зато иногда проводили параллель с рассветным солнышком.

— Когда я узнала, что здесь много раненых и мало лекарей, то просто не могла поступить иначе. Даже если это очень опасная зона, до которой в любой момент могут добраться одичавшие, а защиты у нас почти никакой, — она удручённо покачала головой. — И всё же… На самом деле… Я бы хотела вернуться домой. Нет, не сбежать. Просто суметь вернуться, исполнить обещание. Я всё ещё верю в эту возможность, пусть и осознаю, насколько малы шансы.

— Но всё же, пока вы живы, шанс есть.

— Да. Но если вдруг передо мной встанет выбор: спасти или спастись, я выберу первое. Каким бы сильным ни было моё желание вернуться, я не исполню его ценой чужой жизни. Моя судьба всегда была предрешена…

Хенбетестир не знал, как приободрить притихшую Элеонору. В отличие от многих, её желание ещё могло исполниться, но только не будь Элеонора собой. Взгляд, поза, — во всём читались смирение и готовность умереть. Он даже слышал, как на любые доводы выбрать себя, Элеонора отвечает, что у других вся жизнь впереди, но только если её сохранить. Да ведь ей самой было не сильно больше двадцати! Она сама жить так и не начала!

Как и обещал, Хенбетестир ушёл, стоило только дождю закончиться. Тогда уже почти начало светать. Элеонора попыталась уговорить его остаться подольше, отдохнуть, но была вынуждена проводить до дверей. Она смотрела страннику вслед, пока тот не скрылся из виду, а сердце сдавливала тоска. Хенбетестир выглядел таким одиноким, странствовал просто потому, что пытался найти то, о чём сам не помнил. И хотя он говорил, что привык к такой жизни, что бесцельны путь его не тяготит, Элеонора очень хорошо чувствовала — это ложь. Это на сердце у странника была тоска, но он не знал, чем та вызвана.